И по взгляду, которым наградил меня этот красавчик, я, разумеется, понял – тут лезть в драку бессмысленно (да и насколько Настасья не любит, по ее выражению, "размахивания кулаками", я тоже отлично знал).
Поэтому ответил: "Но проблем", а следом за мной и Настя, улыбнувшись не слишком искренне, сказала: "Да, все в порядке".
И лишь по лицу мажора, охраняемого профессиональным секьюрити, было видно, что в порядке далеко не все…
…Денек был ясным, солнечным, одним из тех редких осенних дней, когда всё вокруг – и дома, и прохожие, и деревья в сквере с позолоченными кронами, и не успевшая пожухнуть зеленая трава, и запоздалые цветы на клумбах… наконец, глубокое синее небо кажется особенно ярким… и, я бы сказал - обреченно красивым.
Мы с Настей, не сговариваясь, выбрали на бульваре скамью. Она первой на нее присела, я примостился рядом. Мне показалось, она избегает моего взгляда.
Настя смотрела на астры. На чудесные фиолетовые, ярко-розовые, белые и бледно-розовые цветы, которые моя бабуля любовно выращивала своими руками в палисаднике перед домом.
– Интересно, – начал я, не желая выглядеть параноиком-ревнивцем в глазах любимой девушки, но будучи не в силах сдержать прорывающуюся наружу если не желчь, то, по меньшей мере, досаду, – Почему этот хлыщ не может оставить тебя в покое?
Она бросила на меня короткий (и, увы, не слишком теплый) взгляд.
А потом сказала… нет, совсем не то, что я ожидал услышать.
– Тебя только это волнует? – глухо спросила Настя.
И лишь в этот момент я осознал, что сегодня она не такая, как обычно. Более бледная, что ли? Бледная и слегка осунувшаяся. С еле заметными полукружьями под глазами.
Я осторожно коснулся ее руки.
– Что случилось?
Отложив букет астр на скамью, она полезла в сумочку и (кто бы сомневался?) извлекла оттуда неизменные Vogue с зажигалкой.
И только после пары коротких затяжек неохотно сказала:
– Папе ночью опять было плохо с сердцем. Пришлось вызывать "неотложку".
Разумеется, после таких слов устраивать своей девушке сцену ревности мог только махровый эгоист и вообще бесчувственный тип (вроде Клэгга-"Калибана" из "Коллекционера" Дж. Фаулза).
Посему я лишь тихонько сжал ее запястье. Левое. (В правой руке Настя держала сигарету).
– Всё серьезно?
Она неопределенно пожала плечами.
– Вообще-то, доктор настаивал на госпитализации…
– А твой папа?
Опять короткий взляд в мою сторону. И после паузы:
– Это ужасно, Дэн. Если что-то случится…
Ох, черт. Она, кажется, была готова расплакаться.
Я обнял Настю за плечи, привлек к себе.
– Что бы ни случилось, я с тобой. И никогда тебя не оставлю. Слышишь? Никогда не оставлю.
Она отбросила сигарету, раздавив окурок носком туфельки, и что-то пробормотала со слабой улыбкой.
По-английски.
Позднее (много позже) до меня дошло, что она все-таки сказала.
Она сказала: никогда не говори никогда. Но тогда я этого просто не понял.
* * *
И снова банкир, его отпрыск… и их проблемы
– Все в порядке, босс, – отрапортовал Лебедев без обычного энтузиазма (и, как померещилось Горицкому, без обычной уверенности). Но не успел он уточнить, что все-таки случилось, начальник охраны удрученно добавил, – Вот только Егор…
– Что Егор? – внутри словно оборвалась туго натянутая струна. Опять Егор. Снова Егор… Черт, ну, почему он, отец, не отправил единственного сына в Штаты? В Гарвард или хотя бы Йель… Какого рожна согласился с его вздорным желанием жить именно на родине?
