Больше всего комментаторы возмущались тем, что он не требовал выпустить из тюрьмы своих соратников или сместить с поста министра внутренних дел, он просто хотел денег, много денег, несуразно, неприлично много, точно также, как и во всех остальных случаях.
Именно эта неприкрытая меркантильность больше всего бесила собравшихся в телестудии авторитетных аналитиков. Казалось, что они были готовы понять и простить любые, самые немыслимые, чудовищные злодеяния в мировом политическом сообществе, если только на них наклеен ярлык с красивым политическом слоганом.
Сергачев что-то переводил мне прямо с экрана, какие-то особо длинные тирады пересказывал, но все-таки больше слушал, наклонившись вперед к экрану и жестко сцепив пальцы в замок.
Меньше всего говорили о читинской катастрофе, ее даже не показывали. Подробности о ней мне рассказал Сергачев уже после окончания аналитической программы. Когда в заключение еще раз показали кадры горящей берлинской мечети, Сергачев указал на экран и сказал:
– Эти вот – самые страшные, у них сейчас экспансия, пассионарность, их ничто не остановит. Плохо иметь врагов, которые не боятся смерти.
Он выключил телевизор, встал, открыл балконную дверь, постоял в ее проеме, обратив лицо к небу и солнцу, потом вернулся в номер и снова включил телевизор.
– Лешенька, организуй кофе, побольше да погорячее. За кофе и поговорим.
И принялся бездумно переключать каналы.
На многих мелькали те же кадры разрушения и смерти – дымящиеся камни мечети, муфтий, взывающий к небу и людям, горсточка нищих, смотрящих не на мечеть, а в сторону от камеры, не прикрывая лиц, но и не показывая их, мужчина с ключами от автомобиля что-то спрашивает у полицейского, тот пожимает плечами...
...желтая лента полицейского ограждения, за которой – раскрытая дверь итальянского ресторанчика в Чикаго, трупы, битая посуда, лужи вина и крови, полицейское «No comment», раскрытая ладонь в объектив телекамеры, итальянцы, стоящие за полосой ограждения, гитарист в длинном, до земли, плаще, с гитарой за спиной, смуглое, безразличное к виду смерти лицо...
...сад камней, клочки одежды и человеческой плоти на причудливо изогнутых кустах, растерянные лица японских полицейских – один из погибших оказался высоким чином полицейской префектуры Токио...
...снова – масляное пятно и спасательный круг с надписью «Каналья», теперь снятые с вертолета...
Попили кофе, который принесла горничная, другая, не та, что ночью, но с таким же добротным немецким выменем, живущим своей особой жизнью под форменным платьем.
Там, где был нашит вензель «Саксонского двора», под материей блузки торчал большой, с кнопку дверного звонка, сосок, вызывая мысли о детстве и колыбели, а вовсе не те, что ожидала горничная. Поэтому ушла она с обиженным видом, и изо всех сил старалась не раскачивать бедрами...
– А приличная вроде бы гостиница, – сказал Петр Петрович, проводив ее жадным взглядом, и, словно одернув себя, продолжил уже другим голосом, скучным, даже мрачным:
– Сейчас кино немножко посмотрим, а потом уже будем разговоры разговаривать.
Он встал, вынул из кармана плаща, брошенного на кресло у входа, видеокассету, вставил в магнитофонную щель. Вспыхнул телевизионный экран, прошли полосы и рябь, и на экране появился мужчина, сидевший за столом на фоне какой-то безликой декорации, какие в наших фотосалонах ставят для съемок на паспорта.
