Это уже потом, когда они удачно пересекли линию фронта и доставили в штаб портфель с документами, принадлежавший генералу, и его адъютанта, началось следствие. Вели его особисты-НКВДшники из штаба округа. Особенным рвением отличался молодой старший лейтенант, очень похожий на капитана Степанова из окружения полковника Усачёва. Схожий с ним по беспринципности и умению проводить допросы на грани с пытками, получая от этого звериное наслаждение.
В вину группе Перова и ему лично вменяли смерть генерала, которого, по заданию, необходимо было доставить живым. Причём со свойственными тому времени обвинениями в предательстве Родины и шпионаже. Сначала особисты пытались доказать причастность одного из его подчинённых к наличию второго пистолета у генерала, из которого был убит лейтенант. Якобы при досмотре его специально не заметили. Когда из этого ничего не вышло, взялись за командира группы. Тем более что один из бойцов его группы не выдержал допросов с пристрастием и подписал документ о том, что необходимости стрелять на поражение у товарища майора не было. Перов не был в обиде на своего подчинённого. Он знал, как умеют эти ребята выбивать нужные показания.
И вот, когда его в очередной раз привели на допрос в землянку к особистам, Перов понял, что скоро участь его будет решена. От него, по сути, уже ничто не зависело. Рядом с ним стоял захваченный адъютант со связанными руками и окровавленным лицом. В землянке ещё находились садист – старший лейтенант, – его начальник из НКВД – майор, – а также начальник разведки, представитель штаба армии, писарь и незнакомый ему мужчина в штатском. По-видимому, переводчик. Всё было предопределено. Сейчас немец даст показания, что майор выстрелил генералу в голову с расстояния в пару метров. Это не сошло бы с рук даже солдату-первогодке с плохим зрением, а уж ему – профессионалу… Тут и доказывать ничего больше не надо было. А понятие аффекта или душевного состояния при потере боевого товарища таким воякам, как старший лейтенант, ни разу не бывавшим ни на линии фронта, ни тем более за ней, было неведомо.
После того, как штатский перевёл последний ответ на вопрос о случившемся с генералом, старлей довольно улыбнулся, разведя руки в стороны. В отличие от него, пленный немец бросил на Перова сочувствующий взгляд.
– Ну что, майор? Сколь верёвочке ни виться, а конец для предателя один! – радостно подытожил окончание допроса старший лейтенант. – Жаль только, что лейтенанта там похоронили, а не с собой через линию фронта перетащили, – сказал он небрежно, словно это был не человек, а мешок с картошкой. – Но оно и понятно: зачем тебе, майор, лишние проблемы? Может, ты в параллель с генералом и ему в спину стрельнул? Для надёжности, а?
Перов и так еле сдерживался. Он увидел, как заходили желваки на лице начальника разведки при словах этого молодого сосунка. Но, когда особист оскорбил память о Серёге, майор не смог вытерпеть:
– Не тебе, лейтенант, на такие темы рассуждать, – сказал Перов, специально занизив его звание. – Ты хоть наших, хоть немцев в равных условиях встречал? Не связанными? Устал я от тебя, лейтенант. Ты, конечно, парень неплохой, с фантазией, – спокойно продолжил он, просчитав ситуацию за считаные секунды и начав импровизировать на ходу: – Вот, ножичек мне подбросил – думал, я после твоих допросов вены себе вскрою? Нет, сопляк! Я по-другому поступлю.
