Иван отпустил мать и встретился взглядом с отцом. Постарел отец, и мать стала худенькая, соседи постарели. Люди вокруг улыбались, начала появляться улыбка и у Ивана. Он шагнул к отцу, обнялись и стояли несколько секунд, прижавшись друг к другу.
– Сила у тебя, сын, есть, молодец.
– Кормят, наверное, хорошо, – кто-то подал голос.
– Пойдем, сын, в хату, ты на сколько к нам?
– Завтра к четырнадцати ноль-ноль должен быть в части.
Мать снова заплакала:
– Сыночек, так мало у нас побудешь.
– Время военное, мама.
Их разговор перескакивал с одного на другое: то они начинали о родственниках, о похоронках, о председателе колхоза, об урожае и как управиться с посевной на огороде, когда на весь колхоз осталось четыре-пять лошадей, и как их допроситься, может, придется впрягать корову.
Мать вдруг заголосила:
– Ой, Ванечка, сынок, а я тебя и не покормила, ты же, поди, голодный.
– Давай, мать, что там у нас есть, могут люди вечером прийти, готовь, тогда уже и будем обедать и ужинать.
Иван встал, развязал свои мешки и начал доставать содержимое. Доставал банки с тушенкой, галеты, сахар, а когда развернул бумагу, по хате пошел запах колбасы.
– Это наши ребята собрали и просили передать.
– О, божечка ты мой, сколько же всего, мы давно такого не видели и забыли, как оно выглядит.
– Немцы все вывезли, чем будем сеять огород, не знаем. Отец прикопал в яме, что прошлым летом собрали, еще не смотрели, может, мыши поели, – говорила и говорила мать от радости и волнения.
– Тогда я приготовлю на стол, может, и председатель колхоза подойдет.
Иван с отцом вышли во двор.
– Опустел двор, и огород пустой, – вздохнул отец, – слава Богу, сумели корову сохранить, вот думаю навоз вывезти, а без навоза слабый урожай получается. У других еще хуже, остались одни бабы, а что они могут, баба есть баба – и помощи никакой. Надо колхозные поля сеять, а кто будет это делать? Опять бабы да нас, четыре мужика белобилетчика, на всю улицу. Пойдем, сын, если придет председатель, попроси у него коня посеять картошку. Фронтовику не откажет.
Вечером в хате было людно. Собрались соседи, пришел председатель, полный мужчина со шрамами на лице.
– Списали по полной и направили сюда колхоз поднимать. Все вывезла немчура, ничего не оставили, наши пришли всего месяц назад, бои были, сколько мин пооставалось, снарядов, техники разбитой. А посевная на носу, – то ли оправдываясь, что не на фронте, то ли радуясь встрече с фронтовиком, говорил, напрягаясь, председатель.
Пахло тушенкой и еще чем-то съестным и вкусным. Шли разговоры о фронте, немцах. Давно не было в хате Нила такого количества людей. Нил суетился, думал, как посадить людей, а куда посадишь их, что есть в доме – то и все, другое не найдешь. Потом махнул рукой:
– Кому где есть, там и садитесь.
Начали усаживаться, мужчины сели на скамью, часть женщин села на кровати, на лавке у печи, часть стояла, прислонившись, у двери. Иван сидел в красном углу под иконой. Он наклонился и достал фляжку.
– Давайте наркомовской за нас, живых.
Еще больше зашумели, задвигались люди.
– Мать, давай, с чего будем выпивать, – сказал жене Нил.
У двери стояла немолодых лет женщина. Она подняла руку и заговорила громко:
– Нил, плесни в бутылочку, ничего не осталось на нашем медицинском пункте, укол кому давать, как без протирки?
– Давай, Матвеевна, кому-кому – а тебе надо.
Иван взял 150-граммовую бутылочку и полную ее налил. В хате было тихо.
