ДОРА. Он велел мне сжечь их.
МАКС. Но он шутил, естественно.
ДОРА. Не показалось мне, что он шутил. Он сжег некоторые свои рукописи в Берлине, чтобы согреться.
МАКС. Но вы не сожгли двадцать блокнотов Кафки? Господи, скажите мне, что вы этого не сделали.
ДОРА. Как я понимаю, вы тоже получили указание сжечь все, что у вас было. Но, похоже, этого не сделали.
МАКС. Разумеется, не сделал. С чего у меня могло возникнуть желание поступать так глупо?
ДОРА. Потому что он попросил вас об этом. И потому что он этого хотел.
МАКС. Он хотел не этого. Откуда вам знать, чего он хотел?
ДОРА. Потому что он сам сказал мне. Дора, сказал он, когда я умру, я хочу, чтобы ты сожгла эти блокноты.
МАКС. Если он что-то однажды вам и сказал, в бредовом состоянии, это не означает, что он действительно этого хотел.
ДОРА. То есть вы думаете, что лучше Кафки знаете, чего он хотел?
МАКС. Я точно знаю лучше, чем вы. Он был моим ближайшим другом.
ДОРА. И где вы были, когда он умирал? Именно я ухаживала за ним. Не вы. Именно я обнимала его, когда он перестал дышать. Не вы. Я была рядом с ним. Вы – нет.
МАКС. Я очень ценю любовь и заботу, которые вы ему дарили, особенно в конце. Я знаю, как много это для него значило. Но к тому времени он уже не знал, что говорит. Он был сам не свой.
ДОРА. Он всегда был самим собой. Не было ни мгновения, когда он был кем-то еще. Я не знаю точно, каким он был, но я любила его и была с ним до самого конца. Вы не имеете права судить о моем поведении.
МАКС. Я и не сужу. Только задаюсь вопросом, а что за друг сжигает работу человека после его смерти?
ДОРА. А какой друг вы, игнорируя его указания?
МАКС. Его лучший друг. Я знал Кафку, как никто, он прекрасно понимал, что не собираюсь я ничего сжигать, и, тем не менее сделал меня исполнителем его завещания. И о чем это вам говорит?
ДОРА. Это говорит мне о его уверенности в том, что, уважая его желания, вы сделаете то, о чем он вас просил. А вы предали его доверие.
МАКС. Он доверял мне в том, что я его предам. Мы говорим о Кафке. Предать его – это единственный способ не предавать.
ДОРА. Вы обманываете себя.
МАКС. Я только пытаюсь спасти то, что осталось от него. А вы совершили ужасное, за что история пригвоздит вас к позорному столбу.
ДОРА. Это вы совершили ужасное. Нарушили его последнюю волю ради своих эгоистичных целей.
МАКС. Мы говорим о творческом наследии гения. Вся история литературы двадцатого столетия…
ДОРА. Да плевать мне на литературу двадцатого столетия. Меня заботило только одно – поддержать его жизнь.
МАКС. Он и будет жить в сохраненных нами рукописях.
ДОРА. В рукописях он жить не будет. Он ушел и никогда не вернется, а я любила его самого, а не написанное им.
МАКС. Он и есть то, что он написал. Это все, что от него осталось. Как попытка сохранить произведения гения для грядущих поколений может быть более эгоистичным, чем их сожжение?
ДОРА. Все, что вы стараетесь сделать, это не для него. Это для вас. Вы, вероятно, счастливы, что он умер. Теперь вы полностью его контролируете.
МАКС. Какую мерзость вы сейчас сказали.
ДОРА. Многие мерзости – правда.
МАКС. Он не мог действительно хотеть уничтожения написанного им. Если бы вы любили его, то понимали бы это.
ДОРА. Вы не понимали его при жизни, не понимаете и теперь. И никогда не поймете.
МАКС. Я знаю только одно: невосполнимая часть великого писателя и моего друга, которого я любил, из-за вас безвозвратно утеряна. Позор вам. Вы – глупая женщина. Вы глупая, глупая женщина.
