Предатель. Сломанные лозы - страница 26

Бадкур встретил его, как встречал всех без разбора: своих, чужих, друзей, врагов — порывом сухого ветра и запахом нефти. Родной город, с его мощёными булыжником улицами, которые лучами сбегались к прибрежному бульвару, напоминал небесное светило. Бульвар, облицованный белым мрамором, тянулся на километры, ступенями уходил в море, и в полдень на них дробились яркие блики. Солнечный, тёплый, любимый город. Но сегодня даже у него было плохое настроение .

Пожалев денег на такси, Альберт зашёл под пропахший мочой навес, прячась от пронзительного ветра, секущего песком. Маршрутка подъехала через полчаса, в неё сразу набились местные женщины с огромными баулами. Альберту досталось место на заднем сиденье, в углу, у окна; рядом плюхнулась женщина средних лет. От неё несло потом и какой-то домашней снедью; из сумки сиротливо торчали две скрюченные куриные лапы. Последним зашёл пожилой неопрятный мужчина в расстёгнутой куртке, такой же старой и потрёпанной, как он сам. За верёвку старик втащил в маршрутку ягнёнка и, не найдя свободного места, так и остался стоять в проходе, подпирая низкий потолок плечами. Автобус тронулся. Трясло в нём неимоверно, на каждой колдобине ягнёнок принимался жалобно блеять. Соседка завозилась рядом, полезла в свою бездонную сумку. Застарелый запах пота усилился, Альберт, с трудом скрывая отвращение, потянулся к окну и приоткрыл его. На него с недовольным видом обернулась сидящая впереди пожилая женщина, но ничего не сказала — вместо этого принялась увлечённо обсуждать со своей товаркой, что молодежь сейчас уже не та, а вот осень всё такая же неуютная. Альберту хотелось вздремнуть после перелета, но женщины громко переговаривались друг с другом — через проход, через всю маршрутку, и их звучные голоса били по ушам, как набат. Некоторые слова Альберт едва понимал, некоторые не понимал вовсе: его спутницы были откуда-то с юга, там свои наречия, много цокающих и свистящих звуков. Он только понял, что едут они с ярмарки, которая продлится до конца выходных, и везут гостинцы родственникам в Бадкуре.

Женщины были смуглые, черноволосые, кое-кто и с сединой, полнотелые и приземистые. Альберт вспомнил Кейт Тамерра: нет, для северных районов Аппай светлокожие и светлоглазые люди были не в диковинку. Однако, что-то в её чертах лица его тревожило. А он не любил вопросов, на которые не находил ответы.

Но пока решил закрыть глаза и думать о приятном — то есть о Лине.

Родительский дом встретил непривычной тишиной: брат Альберта в прошлом месяце наконец-то достроил свой дом в пригороде Бадкура и съехал от родителей вместе со всей своей шумной семейкой: женой и тремя детьми. Альберт знал об этом, но все равно ему стало еще грустнее — племянников он любил, дом опустел без детских шалостей и смеха.

Но мать и отец были всё такие же, в полном здравии и даже не постарели, чему Альберт очень порадовался. С недавних пор он стал ловить себя на мысли, что родители не вечны. То есть он знал это всегда, но раньше, в юности, это знание существовало словно бы в отдалении, как нечто чужое — а теперь подошло вплотную, и от него щемило в груди.

Он сидел на кухне, в майке и шортах, а мать хлопотала вокруг, подливала ему чаю, жаловалась на подскочившие цены, на слишком раннюю и холодную осень, на мэрию, на то, что вот-де остались они с отцом одни в большом доме, и отец едва выходит из комнаты. А когда выходит, тащится к этим своим дружкам-собутыльникам и сидит с ними до позднего вечера. Альберт молча пил чай и делал вид, что все эти новости чрезвычайно ему интересны.