Предатель. Сломанные лозы - страница 27

Он был дома, и ему было хорошо.

Потом последовали рассказы про дальнюю родню, соседей, знакомых, старых и новых — мать знала о них всё и считала своим долгом посвящать в такие важные события своих мужчин, но Альберт, давно потерявший нить разговора, только механически кивал. Его разморило с дороги, и сейчас он лучше поспал бы, но понимал, что мать обидится. Впрочем, она и так обиделась — осеклась и произнесла, поджав губы:

— Ну, ты занят, вижу. Совсем по родному дому не соскучился.

Альберта это вывело из задумчивости. Мать ему задевать не хотелось, и он поспешно перебил её:

— Я задумался, прости, ма. Встретил недавно одну женщину, и не могу выбросить её из головы. Она — аппийка, но волосы очень светлые, кожа светлая, веснушки. Даже для метиски это странно.

Последовало молчание — мать поджала губы и заправила волосы под платок. Длилась тишина пару секунд.

— Блондинки в постели так себе. Я уже присмотрела тебе хорошую девочку, дочку нашего соседа...

— Ма, да я не о том! Вечно у тебя одно на уме. Она... клиент фирмы. Ищет младшую сестру, которая пропала лет двадцать назад...

Кажется, мать выдохнула с облегчением, подсчитав возраст “клиентки”.

— А как пропала? — теперь в её голосе не было ничего, кроме обычного любопытства.

— Её забрали в школу-интернат. В Тангросс.

— Наверняка умерла от тифа, — мать вздохнула. — С дядей Фрэнком об этом поговори, он тебе много чего расскажет.

Альберт насторожился.

— В эти школы забирали много аппийских детей и подростков, особенно из северных регионов. — продолжила мать, заправляя волосы под косынку, —Коренных бадкуровцев не трогали, слишком сильная диаспора. А потом случилась эпидемия тифа, и многие так и не вернулись домой.

Альберт вспомнил Роджера и заброшенную школу недалеко от его фермы. Но что-то не сходилось.

— Мама, она не знает, что случилось с её сестрой. Если та умерла от тифа, семье должны были сообщить?

— Зачем тебе это, сынок? — неожиданно осторожно ответила мать. — Никого уже не вернуть, а что там было.... кто знает? Мёртвое мёртвым, а мы живые пока, слава Богу. А твоя клиентка — может, левантидийка. Просто этого не знает.

Альберт не успел спросить что-то ещё, как мать вскочила из-за стола и принялась хлопотливо собирать грязную посуду, спрашивая при этом, что приготовить на обед.

Похоже, впервые на памяти Альберта она была рада завершить разговор.

К вечеру во дворе накрыли большой стол — обычная бадкуровская традиция. Брата, уехавшего несколько дней назад в командировку, не было, но зато приехала его жена и дети. Да и дядя Фрэнк заявился со всем семейством. Жена у дяди Фрэнка была тихая, и пятеро дочек, “мал-мала меньше”, тихие; они чинно уселись за столом и так ни к чему не прикоснулись, пока мать не стала обходить каждого, предлагая угощение. Даже между собой они говорили мало, а вот дядя Фрэнк шумел, гремел, ел много и с удовольствием — он вообще любил получать удовольствие от жизни. Гигант под два метра ростом, с огромным животом, так мало похожий на своего брата. Даже с возрастом не раздобревший отец Альберта был скромным и молчаливым, не любил привлекать внимание, а дядя Фрэнк, напротив, занимал все доступное пространство.

– Эх, везёт же тебе! – обращаясь к отцу Альберта, громыхал Фрэнк басом. – Два сына и три внука. Соколы, все как на подбор! А у меня одни девки. Живу как в курятнике.

Мать подала к столу фаршированную индейку на большом блюде, украшенном зеленью, ломтиками айвы и фигами, и тут же самый большой кусок оказался на тарелке у дяди Фрэнка. Деверь работал в таможне, был самым влиятельным родственником; мать надеялась, что и Альберту он найдёт место в таможне, хлебное, денежное. Что ее ягнёночку делать в Оресте? Жить с чужими котами, ходить в поношенной куртке? Зимы там суровы, простудится, кто будет отпаивать его козьим молоком? Вот первый сын — старше всего на три года, а уже сыновья подрастают, и дочка-красавица, и умная покладистая жена, и работа денежная, и дом свой — не без помощи всё того же дяди Фрэнка. Альберт был её любимчиком, но она ни за что бы в этом не призналась. Сыновей никогда не разделяла, гордилась обоими одинаково — но за младшего, неустроенного, сердце всегда болело чуточку больше…