15. Глава пятнадцатая: Анфиса
Глава пятнадцатая: Анфиса
Когда тянусь за сумкой, чтобы достать телефон, у меня до сих пор дрожат руки.
Произошедшее не укладывается в голове.
И до сих пор не понимаю, как эта старая мегера не заметила Рэйна.
Или заметила?
Может, уже позвонила своему хозяину, все рассказала и в любой момент Марат ввалится в комнату с пистолетом и устроит то, о чем когда-нибудь напишут в учебниках по психиатрии?
Хотя, конечно же, нет. Никто. Ничего. Не узнает.
Набираю номер Островского, краем глаза кошусь на лежащего под одеялом мальчишку. Он понимающе кивает, понижает звук телевизора до комфортного и замирает. Даже не шевелится.
— Я не понял – почему ты не отвечала на мои звонки? – без вступления спрашивает Марат. У него тихий, убийственно холодны голос. Кончики пальцев леденеют и, кажется, изо рта вот-вот пойдет пар как от крепкого мороза. – Чем таким ты страшно занята, Анфиса?
— Добрый вечер, Марат. – Нужно потянуть время. Вырвать хоть пару секунд, чтобы справиться с чувствами и не позволить страху выдать меня с головой. – Телефон остался в сумке. Я забыла его достать.
— Ты забыла. – Ему словно нужно время, чтобы понять что-то архисложное. – Ты забыла.
— Прости, пожалуйста.
— Ты забыла, - как и не слышит он.
— Марат…
— Что сказал врач?
Поджимаю губы.
Проклятый Рэйн!
Я же собиралась закрыться в комнате и подумать, что сказать Марату, чтобы выиграть время. И сохранить свою жизнь, потому что, совершенно очевидно, его не порадует новость о моих проблемах с зачатием. А вместо этого потратила время, нервы и силы на то, чтобы…
— Я сдала часть анализов, которые мне назначили, но осталось еще несколько. – Я не хочу говорить ложь прямо. В конце концов, ничего не мешает Островскому узнать все от самого доктора. Будет просто чудо, если он не сделает это прямо сейчас, после звонка. – Точные результаты будут известны через пару дней.
Марат молчит, обдумывает и переваривает.
— Ты вернешься к ужину? – пытаюсь увести разговор на безопасную территорию, и ради этого даже изображаю расстройство, потому что начинаю испытывать к нему привязанность и другие «нежные чувства». Пусть думает, что у меня случился Стокгольмский синдром[1]. – Мы могли бы просто… поговорить.
— Не жди меня, - обрубает Марат. Выдыхаю, поднимаю глаза к небу и еще раз благодарю Бога за этот подарок. – И больше не забывай телефон. Ходит с ним даже в туалет, поняла? В следующий раз, когда ты проигнорируешь мой звонок, поблажек не будет.
Марат отключается, и я в сердцах бросаю телефон куда-то на противоположный край кровати.
— Заботливая милая женушка, - кривляется Рэйн, на всякий случай отгораживаясь от меня руками. – «Ты вернешься к ужину?» «Нет, милая, я очень занят, трахая козу».
Мне нужно разозлиться.
Впасть в ярость, потому что его поведение вообще за гранью какого-либо понимания.
Я должна в принципе вышвырнуть его хоть бы и в окно, а не вызволять голым лежать в постели. И тем более не должна лежать рядом.
Но за последние недели, Рэйн – единственное живое в моей жизни.
И хоть он явно не дружит с головой, даже эти ужимки и ухмылки – лучше, чем сидеть в углу и трястись от страха.
— Что за анализы ты сдаешь, Страшилка?
— Еще раз назовешь меня Страшилкой – я разобью об твою голову первое, что попадет под руку.
— Злая мамочка. – Он еще больше загораживается руками, но нарочно заглядывает через «решетки» растопыренных пальцев. – Что, Островский никак не хочет признать, что стреляет вхолостую и пытается сделать крайней тебя?
