– Так и я ни к тёще на блины напрашивался.
– С неспособными да немощными тоже кому-то быть надобно.
– Ну, спасибо тебе, Павел Михайлович. Уже и в немощные меня зачислил. Ежели на возраст намекаешь, так и ты не юнец давно.
Не соврал Белавин, шефу полка пятьдесят пять не за горами. Но и майору больше сорока. Несмотря на это, Карягин знал его, как офицера исключительно геройского. Впрочем, таковыми в полку являлись практически все. Но выбор старшего так называемой «инвалидной команды», остающейся в Елизаветполе, пал как раз на Белавина.
На лице полковника мелькнула улыбка:
– Ворчишь, словно старик. Хуже меня.
– Ладно, – махнул рукой майор. – Поезжайте уж с богом.
Когда командир запрыгнул в седло, Белавин осенил его крестным знамением и взял под козырёк. Отдав честь, полковник в сопровождении штабных офицеров поскакал в голову построенной колонны.
– Батальон! Шагом… марш! – донеслось оттуда.
Затопала сапогами пехота, застучали копытами лошади, загремели по мостовой колёса орудий и обозных телег. Потянулась длинная змейка людей в зелёных мундирах мимо роскошного ханского сераля, мимо небольшой мечети, окружённой огромными чинарами. Казалось, их шевелящиеся на ветру большущие кроны машут на прощание уходящему войску своими разлапистыми серо-зелёными листьями.
Колонна шумно втянулась в жилые кварталы.
– Чего приуныли, братцы? – взвился вдруг над строем чей-то звонкий голос. – Идём, как на похоронах.
– Кто там такой горластый? – спросил Карягин ехавшего рядом Котляревского, командира шефского батальона.
– Да Гаврилка Сидоров, запевала наш, – неопределённо мотнул головою майор.
– Как же, знаю. Справный солдат.
Между тем, Гаврилке ответили:
– Чего веселиться-то? Не на посиделки, чай, топаем.
– А ты уже заранее помирать собрался? Так отойди на край дороги да яму себе рой.
– Во-во, – подхватили в строю. – Ишо и крест не забудь вытесать с именем своим. Всё нам работы меньше.
Егеря рассмеялись.
– Разрешите песню, ваш скродь? – не унимался Сидоров. – Солдату с песней завсегда веселее.
Котляревский вопросительно глянул на шефа. Тот кивнул, качнув лохматым султаном на шапке.
– Запевай! – с готовностью крикнул майор за спину.
Тут же полился, зажурчал высокий солдатский голос:
– Солдатушки, браво-ребятушки,
А кто ваши жёны?
Несколько сот глоток вмиг подхватило, грянув басами, распугивая местных собак, опрометью бросившихся к своим дворам:
– Наши жёны – пушки заряжёны.
Вот кто наши жёны!
Так и пели. Сидоров как бы спрашивал товарищей:
– Солдатушки, браво-ребятушки,
А кто ваши дети?
И те хором отвечали:
– Наши дети ружья, пистолети.
Вот кто наши дети!
Жители прильнули к заборам, высыпали на улицы. Детвора стайками вилась возле марширующих егерей, которые старательно чеканили шаг под песню. А над городом гремело:
– Солдатушки, браво-ребятушки,
А кто ваши матки?
– Наши матки белые палатки.
Вот кто наши матки!
– Солдатушки, браво-ребятушки,
А кто ваши отцы?
– Наши отцы русски полководцы.
Вот кто наши отцы!
Миновав два моста, батальон вышел из ворот. Уже за городом песню допели:
– Солдатушки, браво-ребятушки,
А кто ваши деды?
– Наши деды славные победы.
Вот кто наши деды!
Внешняя землебитная стена Елизаветполя с выступающими бастионами осталась позади. Колонна шла по зелёной равнине, орошаемой речкой Ганжа. Впереди ещё много равнин и рек, которые предстояло пройти. Пройти под жестоким огнём неприятеля, вторгшегося в Карабаг. Пока же все живы и здоровы. Маршируют бодро, воодушевлённые песней ротного запевалы, не зная, кому из них предстоит выжить, а кому навсегда остаться в Кавказской земле.
