Между тем официальная наука вовсе не утверждала, что Вселенная должна непременно повторять себя. Распределение и сочетание атомов и их частиц на заре формирования космоса происходило рандомно, поэтому вероятность того, что в каком-то из циклов могла возникнуть точная копия сегодняшней Вселенной практически равнялась нулю. Но откуда в сознании людей так прочно засела идея о фатальности, о том, что всё заранее предрешено, и чтобы они не делали, от судьбы не уйдешь? Наверное, от собственного бессилия перед лицом природы и обстоятельств непреодолимой силы: социальных катаклизмов, как жернова перемалывающих своих жертв, неизлечимых болезней, словно насланных свыше за грехи, и т. д. Слава бы сказал, что нужно лишь одно: бороться, бороться и не засорять себе голову ерундой. Он не верил в судьбу, а между тем, она вела его в одном известном ей направлении, и, глядя на неё, казалось, что, действительно, всё на свете предрешено.
***
Я постоянно чувствовала спиной чей-то взгляд. Пронзающий, обжигающий душу, будто личный враг моего друга был повсюду, и следил теперь не только за ним, но и за мной.
Возможно, Змея и не существовало на самом деле, это чутьё привело Ярослава в то место, где он был нужен больше всего. Тот бой запомнился мне больше всего.
Вместе с бойцами добровольческого батальона, Слава и его сослуживцы взяли в кольцо 105-ю бригаду. Ту, самую зверскую, солдаты которой безжалостно расстреливали пленных и издевались над мирными жителями. Но Змея в ней не оказалось. Из выживших осталось только тринадцать чудовищ. И их число стремительно сокращалось. Никто не собирался лечить ублюдков, и они просто тихо подыхали от ран. По-любому, их всё равно ждала смертная казнь.
Враги пытались прорваться небольшими группами, но по их бронетехнике нанесли удары гиацинтами, что лишило их возможности разомкнуть кольцо. Несколько дней бушевали чудовищные грозы, расчерчивавшие небо розово-красными гигантскими молниями. Когда вой взбесившейся стихии смешивался с грохотом артиллерии, становилось жутко. Мне казалось, что я попала в самый настоящий ад, хоть я и знала, что его не существует. Единственное, что меня тогда утешало: то, что всё это делалось не зря. И мне тоже хотелось что-то сделать, помочь воинам, но вмешаться сквозь время я не могла.
Слава похудел, отрастил бороду, стал намного меньше улыбаться. Но я всё равно запомнила его таким, каким он предстал передо мной в одном из воспоминаний, на присяге после поступления в училище. Девятнадцать лет – так мало, но в свои девятнадцать он был крепче духом, чем большинство в сорок. Теперь, после смерти, он тоже выглядел на девятнадцать, и если б не взгляд, в котором разливался океан всей пережитой боли, я бы решила, что он, и вправду, ещё мальчишка.
То, что ждало его теперь – настоящая истинная жизнь, но она казалась ему нереальной. Он погряз в воспоминаниях, они захлестнули его, как волны губительного океана. Я должна была упокоить его душу, и я упокаивала, говорила, что ему нужно сосредоточиться на себе и на своём дальнейшем Пути, но Слава тяжело отпускал прошлое, хотя поначалу, при знакомстве, мне казалось, что всё как раз наоборот.
Передо мной мелькали вспышки взрывов и пули прошивали насквозь, но я была бесплотным духом, сопровождавшим Ярослава в его воспоминаниях о земной жизни. Мне никто не мог причинить вреда. Как и ему. Отныне всё встало на свои места.
