Когда ответная стрельба прекратилась, мой друг и ещё несколько бойцов ворвались в подъезд. Послышались крики. Когда я вбежала следом, трое чудовищ в человеческих обличьях, стояли на коленях с руками за головой. Кто-то попытался бить их ногой в лицо, но Слава остановил. Хотя, я бы на его месте не останавливала. Но мой друг был слишком человечным, слишком мягким, слишком добропорядочным…
И размышляя, откуда берётся зло в мире, я бы сказала, что один из путей его появления – бездействие добрых людей. Конечно, я не имела в виду Славу. Он-то как раз и не бездействовал, отправившись в чужую страну, чтобы остановить зло, пока оно не перешагнуло рубежи его Родины. Но сколько осталось там, в нашей стране, так называемых, «диванных» бойцов, «кухонных» революционеров, которые вроде и были добрыми людьми, но только и могли, что просиживать задницу у себя дома и критиковать ведение боевых действий с мыслью: «Авось, пронесёт, авось это дикое, бесформенное зло пройдёт мимо, и его остановит кто-то другой, но не я».
«Не остановит. Так не получится. Беда коснётся каждого, если мы не сплотимся». – Хотелось сказать им. – «Ибо то, с чем мы столкнулись, имеет просто катастрофические масштабы».
Такие, как Ярослав, это понимали, поэтому и вступали в добровольческие батальоны и отправлялись на войну.
Картинка вдруг исчезла, и вот я увидела своего друга снова. Он держал на руках маленького мальчика в синей курточке. Глаза пацана были широко распахнуты от шока. На грязном лице запечатлелись дорожки от слёз. Слава выносил ребёнка из подвала. Как я потом узнала, у мальчишки не осталось никого. Родители погибли в первые же дни наступления нацистов. Они пошли за водой и больше не вернулись, попав под артобстрел. Пятилетний ребёнок остался на попечении престарелых соседей.
Одного из трёх упырей кто-то, не сдержавшись, грохнул. Оставшихся двоих отправили в лагерь для военнопленных, хотя никто не мог гарантировать, что они доедут живыми. Но Слава, по крайней мере, приказал их не трогать. Конечно, не по доброте душевной и не из жалости, а для того, чтоб их впоследствии можно было обменять на наших.
Машина с пленными успела отъехать совсем немного, как раздался оглушительный свист, а затем передняя стена дома напротив рухнула, как подкошенная. Клубы пыли заполнили всё пространство широкого двора. Повсюду валялись выбитые стёкла. Получили прилёт, хотя не должны были. Неонацисты отступили. Отступили давно. Кто же оказался таким неугомонным?
Тремя днями ранее, на подступах к городу, Слава принял тяжелейший бой, унёсший жизни трёх его сослуживцев. В итоге удалось уничтожить несколько единиц бронетехники врага и более двух десятков живой силы, но это бы не вернуло назад товарищей. В плен никого не брали. Из той роты остался лишь один выживший. И ему удалось сбежать. Слава помнил те страшные, налитые кровью глаза, смотрящие на него из-под покрова темноты. Мой друг стоял в каком-то странном оцепенении и не мог навести дуло автомата на эти жуткие нечеловеческие глаза, будто они загипнотизировали его подобно взгляду змеи. Славе казалось, что и зрачки, нацеленные на него в упор, стали вертикальными, и само тело врага, скрытое ночным мраком, было покрыто отвратительной змеиной чешуёй. Слава мотнул головой, и наваждение исчезло, а из зарослей колючего терновника послышались возня и хрип. Он бы ещё мог его догнать и добить либо взять в плен, но почему-то… отпустил…
