Прекрасные маленькие глупышки - страница 7

Я забралась на сиденье с ногами и крепко обхватила колени руками. В забрызганном дождем окне отражалась моя глуповатая усмешка. Пейзаж постепенно менялся: от города с высокими зданиями – к маленьким городишкам и затем к зеленым полям с сочной травой. Поезд уносил меня от всего, что я знала. Казалось бы, это должно было пугать, но я испытывала огромное облегчение.

Поезд замедлил ход, подъезжая к следующей станции, и я взглянула на часы. Хотя мы быстро неслись по сельской местности, минутная стрелка едва сдвинулась. Вздохнув, я настроилась на долгое путешествие. В этот момент в купе вошел мужчина средних лет и, усевшись напротив, развернул газету. Поезд снова тронулся, и я вернулась к созерцанию затуманенного сельского пейзажа. Не отрывая взгляда от окна, я с нетерпением ожидала минуты, когда за ним появится море. Взятые в дорогу сэндвичи с джемом я уже съела, и живот урчал от голода.

Через несколько часов мои глаза начали слипаться – покачивание поезда практически убаюкало меня, как вдруг за окном возникло огромное пространство океана. Поезд громыхал почти у самой прибрежной кромки, сильно раскачиваясь под напором морского ветра. Я прижалась лицом к стеклу, с благоговением глядя на простор стального цвета, раскинувшийся до самого горизонта. Стекло запотело от моего дыхания, искажая картинку, и я постоянно протирала его рукавом. Я никогда не видела ничего подобного. Вода простиралась, насколько видел глаз, и мои пальцы подергивались от желания запечатлеть пейзаж на бумаге, но я понимала, что не сумею зарисовать его при такой скорости движения.

Несколько часов спустя поезд подъехал к Пензансу. Я спустилась на платформу и с облегчением размяла затекшие ноги. Дождь остался позади, в Сомерсете, и слепящие лучи корнуоллского солнца заливали светом станцию, играя на стекле и металле сверкающего поезда.

Я сняла комнату у одной вдовы в Сент-Агнес, которая выдержала строгую проверку моих родителей (поскольку сдавала комнаты только девушкам, не позволяла устраивать вечеринки и запрещала гостям оставаться на ночь). Автобус высадил меня на деревенской площади, и я замешкалась, пытаясь сориентироваться, а затем направилась по тропинке, руководствуясь записанными на ладони указаниями. С крутого холма открывался вид на ряд коттеджей, который спускался в долину, поросшую лесом, и я побрела вниз. Вскоре я добралась до нужного мне коттеджа – не очень презентабельного снаружи, но окруженного аккуратным и ухоженным маленьким садиком. Я открыла калитку и зашагала к парадному входу, погладив по пути головки золотистых нарциссов, а после, затаив дыхание, дважды постучала в дверь.

Она быстро распахнулась. На пороге стояла пухленькая женщина с загорелой кожей и копной кудрявых каштановых волос.

– Добрый день! Вы, должно быть, Элизабет, – произнесла она с приветливой улыбкой, от которой резче обозначились морщинки вокруг глаз и у рта. Она отступила, пропуская меня в холл. Я вздохнула от облегчения: моя хозяйка не походила на авторитарную особу, которую мысленно рисовали себе мои родители. – Меня зовут Салли, но вы можете называть меня Сал. Заходите и ставьте ваши сумки. Наверное, путешествие вас утомило. – Она направилась в кухню, сразу же вынула из буфета чашки и блюдца и водрузила на плиту чайник. Я все еще в нерешительности переминалась в холле. – Садитесь, дорогая. Я приготовлю вам чай, а потом покажу вашу комнату. – Тон ее был повелительным, но дружелюбным и не вызывал желания ослушаться. – Ничего особенного, однако, надеюсь, вам там будет удобно.