Приключения Джека Баллистера. Отто Серебряная Рука - страница 4

Он остановился у двери одной из комнат, выходившей в этот коридор, постоял мгновение, затем толкнул ее.

Внутри никого не было, кроме старой Урселы, которая сидела, тихонько напевая, у камина со свертком на коленях. Она не видела барона.

– Где твоя госпожа? – глухо спросил он.

Она сидела, тихонько напевая, у камина со свертком на коленях

Старая нянька, вздрогнув, подняла глаза.

– Господи, благослови нас, – воскликнула она и перекрестилась.

– Где твоя госпожа? – повторил барон тем же хриплым голосом и, не дожидаясь ответа, спросил. – Она умерла?

Старуха с минуту смотрела на него, моргая слезящимися глазами, а потом вдруг разразилась пронзительным, протяжным воплем. Барону не нужно было другого ответа.

Словно в ответ на плач Урселы, из свертка, лежавшего у нее на коленях, донесся тонкий жалобный писк.

При этом звуке кровь бросилась в лицо барону.

– Что это у тебя? – спросил он, указывая на сверток на коленях старухи.

Она откинула покрывало, там лежал бедный, слабый, маленький ребенок, который снова тихонько запищал.

– Это ваш сын, – сказала Урсела, – которого дорогая баронесса оставила нам, когда ангелы забрали ее в Рай. Прежде чем покинуть нас, она благословила его и дала ему имя Отто.

Здесь зеркальные воды Рейна, в которых отражается голубое небо и плывущие по нему белые облака, плавно огибают выступающую точку земли, Санкт-Михаэльсбург, который поднимается над заросшими тростником берегами, на пологом холме, пока не станет резким и четким на фоне неба. Низкорослые виноградники покрывали подножие холма, а поля, сады и фруктовые сады украшали вершину, где находился монастырь Санкт-Михаэльсбурга – Белый Крест на Холме. Там, за белыми стенами, где лежал теплый солнечный свет, царила блаженная тишина, время от времени нарушаемая лишь криком петуха или громким кудахтаньем кур, мычанием коров или блеянием коз, одиноким голосом в молитве, слабым звучанием отдаленного пения или гулким звоном монастырского колокола с высокой колокольни, с которой открывался вид на холм, долину и плавно текущий извилистый ручей. Никакие другие звуки не нарушали тишины, ибо в этом мирном убежище никогда не было слышно лязга доспехов, стука подкованных железом копыт или хриплого призыва к оружию.

В те далекие темные времена не все люди были злыми, жестокими и свирепыми; не все были разбойниками и тиранами, сеющими ужас, даже в то время, когда люди сражались со своими соседями, а вместо мира и справедливости царили война и грабеж.

Аббат Отто из Санкт-Михаэльсбурга был благодушным, смиренным старцем с бледным лицом; его белые руки были мягкими и гладкими, и никто бы не подумал, что они могли знать жесткое прикосновение рукояти меча и копья. И все же во времена императора Фридриха – внука великого Барбароссы – никто не мог сравниться с ним в воинской доблести. Но вдруг – почему, никто не мог сказать – с ним произошла перемена, и в расцвете своей юности, славы и растущей власти он отказался от всего в жизни и вошел в тихое святилище этого белого монастыря на холме, подальше от суеты и раздоров мира, в котором пребывал раньше.

Говорили, что это произошло потому, что дама, которую он любил, любила его брата, и что, когда они повенчались, Отто из Вольбергена покинул храм с разбитым сердцем.

Но подобные истории – это старые, давно известные песни.

Конский топот и звон упряжи! Это одинокий рыцарь в полном вооружении ехал верхом по крутой дороге, которая петляла то влево, то вправо среди виноградников на склонах Санкт-Михаэльсбурга. Полированный шлем и латы сверкали на полуденном солнце, ибо в те дни ни один рыцарь не осмеливался ездить по дорогам, иначе как в полном боевом доспехе. Рыцарь держал сверток, прикрытый складками грубого серого плаща.