Выкрикнув это пронзительным голосом, несчастный вдовец схватился за голову и рухнул к ногам покойницы. Дети начали плакать, и тогда старуха, все время безучастно сидевшая на своем месте, точно проснулась, медленно встала со стула, подошла к лежащему мужчине и, развязав ему галстук, сказала гробовщику с безумной улыбкой:
– Это моя дочь, сэр. Не правда ли, как это странно: я дала ей жизнь, когда была уже взрослой женщиной. А теперь я все еще здорова и весела, а она лежит мертвая и холодная… Как это странно, ужасно странно!.. – и она засмеялась.
Сауэрберри уже кончил снимать мерку и собрался уходить, но помешанная старуха удержала его за рукав.
– Постойте, постойте, сэр! – сказала она торопливо. – Вы когда ее похороните: завтра или послезавтра, или, может быть, сегодня ночью?.. Я должна ее проводить, не правда ли? Не забудьте прислать мне теплый салоп[3], ведь на улице так холодно!.. Нам понадобятся еще пирог и вино, чтобы помянуть покойницу… Ну, впрочем, обойдемся и без вина, пришлите нам только хлеба… Ведь вы пришлете нам хлеба, добрый человек, пришлете?.. – спрашивала она, с лихорадочной торопливостью цепляясь за гробовщика. – Да, да, – сказал Сауэрберри, – у вас будет все, что нужно, – и, высвободив рукав, вышел из комнаты.
На следующий день бедную женщину похоронили; Оливер опять пошел с хозяином, и похороны произвели на него очень тяжелое впечатление. Несчастный муж был совсем убит горем и двигался как во сне, а помешанная старуха все время улыбалась и оглядывала себя со всех сторон, потому что кто-то одолжил ей теплый салоп.
Когда гроб опустили в землю и куски твердой, промерзлой земли застучали по его крышке, муж лишился чувств, и его еле-еле отпоили водой.
– Ну, Оливер, – сказал Сауэрберри мальчику, когда они возвращались домой, – как тебе все это понравилось?
– Ничего, сэр, – ответил Оливер, но потом, немного подумав, поправился: – Нет, сэр, мне это не очень понравилось.
– Ну, ничего, Оливер, со временем привыкнешь, – вздохнул гробовщик.
Оливер ничего не сказал мистеру Сауэрберри, но подумал про себя: как долго сам хозяин привыкал к этому ремеслу? Всю дорогу мальчик был печален и, вернувшись в лавку, все думал о том, что ему пришлось увидеть вчера и сегодня…
Глава VIII
Оливер взбунтовался
С каждым днем Оливеру жилось все труднее и труднее. В тот год умирало много народа: была сырая, гнилая зима, и люди часто хворали, особенно много умирало детей. Работа у Сауэрберри не переводилась, он всюду брал с собой Оливера, и мальчик очень от этого уставал.
Дома ему жилось нисколько не легче. Шарлотта обращалась с ним плохо, потому что так делал Ноэ, в котором она души не чаяла; хозяйка допекала его, потому что вообще привыкла изводить всех в доме; а Ноэ Клейпол и подавно не оставлял Оливера в покое и, кажется, нарочно придумывал все новые каверзы. Когда ему удавалось довести мальчика до слез, он приходил в неописуемый восторг.
Как-то раз для Оливера выдался особенно несчастливый день. Ноэ привязался к нему с самого утра и просто не давал проходу: дергал за волосы и за платье, показывал язык, строил рожи, подставлял ножку.
Оливер крепился и молча переносил все это. Слезы давно уже подступали к его глазам, но он решил во что бы то ни стало сдержаться и не плакать, потому что знал, что Ноэ только того и надо, и не хотел доставить ему удовольствия.
Наконец их позвали обедать. Оливер очень обрадовался, надеясь, что Ноэ хоть во время еды прекратит свои издевательства, но не тут-то было. Едва только Шарлотта вышла зачем-то из кухни, Ноэ положил ноги на стол и, скорчив странную гримасу, закричал Оливеру:
