— Именно так, мадонна! Мэссэр граф известен как покровитель несчастных поэтов и художников, вынужденных зарабатывать на жизнь своим творчеством!
— Бедняжки, — отозвалась я в тон ему, — вам, наверное, приходится несладко!
— Именно так, мадонна! Вы не представляете себе, как это тяжело! Ведь, творя искусство, приходится угождать сильным мира сего!
Он театрально вздохнул и развел руками, отчего полы его темно-фиолетового бархатного плаща разошлись, являя миру шелковую желтую подкладку. В сочетании с фиолетово-зеленым дублетом и синими штанами это было очень броско. Я вообще заметила, что мой новый знакомый склонен к театральным жестам. Удивительно, но это не вызывало раздражения. Тем временем он эффектным жестом откинул плащ с руки и достал из-за спины лютню:
— Мадонна, о, позвольте мне пропеть строки, которые пришли мне на ум, лишь только я увидел вас!
Я кивнула, понимая, что скажи я «нет», артист все равно это сделает. Боненвенунто несколько раз провел рукой по струнам, лаская свою лютню, точно собаку, и запел на удивление красивым голосом:
— Пламя заката —
Это расплата
За счастье лета,
Это награда
За лучик света,
Это услада
Долгих ночей…
Я настолько увлеклась серенадой, что пропустила приход Далии, очнулась лишь тогда, когда она ахнула и буквально подбежала к окну.
— Боненвенунто, ты бездельник, чтоб тебе пусто было! — закричала она на весь двор, перевесившись через подоконник.
Мелодия оборвалась. Мужчина звонко рассмеялся:
— Далия, Далия, если ты будешь такой злобной, ты никогда не сможешь найти мужчину, который согреет тебе постель!
— Думаешь, меня это интересует?
— Матерь Богиня, неужели ты предпочитаешь женщин! Это же грех! — наигранно возмутился менестрель.
— Ах ты, охальник! Выдумаешь тоже! — возмутилась женщина. — Если все мужчины такие, как ты, то лучше спать в одиночестве!
— Бедняжка, да ты просто полна желчи! Хороший любовник — вот тебе рецепт от Боненвенунто!
— Я не нуждаюсь ни в каких рецептах, болван! И будет лучше, если мэссэр граф не узнает, что ты тут бродишь!..
Далия осеклась и виновато посмотрела на Роя, который зашел в сад, привлеченный шумной перепалкой. При виде нашей столь живописной компании он лишь слегка приподнял брови, выражая свое изумление:
— А я гадал, что здесь за шум… ну конечно, Боненвенунто! Вижу, ты вернулся из Лаччио?
— Мэссэр, — тот в несколько шагов пересек дворик и почтительно склонился над рукой своего покровителя, — рад видеть вас в добром здравии.
— Льстец, когда это тебя волновало, в добром ли я здравии?
— Всегда, мэссэр, — тот выпрямился и весело взглянул на графа. — Вы единственный, кто регулярно платит мне жалование!
Рой усмехнулся:
— Иногда мне кажется, что я делаю это зря. Что привело тебя в наши края, помимо желания вновь на мне нажиться?
— О, мэссэр, вы несправедливы! Я был в Лаччио, расписывал потолок нового дома Его святости… О, видели бы вы этот шедевр, мэссэр!!! Одни крылатые девы чего стоят! А краски! Я изобрел новый рецепт киновари…
— Расскажешь мне о нем позже, — оборвал его Алайстер. — Почему вернулся так скоро? Его святость тебя выгнал?
— Ну что вы! До меня просто дошли слухи о скорой свадьбе нашего могущественнейшего д’ореза — мэссэра Гаудани. Весь Лаччио только и говорит, что об этом! Знатные мэссэры и мадонны обсуждают это с утра до вечера, и даже Его святость изволил сказать, что не ожидал такого завершения военного вопроса. «Боненвенунто, — сказал я тогда сам себе, — кто, кроме тебя, сможет запечатлеть столь пышное торжество? Кто сможет сложить балладу, достойную великого правителя и его нареченной? Твой талант нужен Лагомбардии!»
