Поэтому, когда я смог собрать нужную мне информацию о главарях местных банд, ответный огонь мы стали открывать не по местам, откуда по нам производились пуски реактивных снарядов (и где никого уже не было), а по различным объектам, находящимся в личной собственности главарей банд. Расход наших боеприпасов при этом сократился, как и количество обстрелов душманами наших застав, баграмского аэродрома и штаба дивизии из зоны нашей ответственности. И что было очень важно лично для меня – не только на моей заставе, но и во всей нашей роте больше не было потерь.
В конце декабря в очередной отпуск уехал командир отдельного разведвзвода, начальник разведки нашего батальона Толя Викторук. И на время отпуска мне пришлось принимать его разведвзвод.
За всеми этими делами и заботами выяснилось, что любая серьезная задача на войне не менее эффективна для скорейшего восстановления после ранений и болезней, чем хорошее питание и интересные рассказы. А все вместе они с необыкновенной легкостью творили настоящие чудеса. Так что, командуя разведвзводом, я довольно быстро восстановился после тифа. Хотя ходить мне еще было тяжело.
В феврале 1987 года мой разведвзвод попал в засаду. Выбираться из нее нам пришлось через минное поле, установленное нашими саперами и вертолетчиками. Одна из духовских пуль попала в мину-лепесток буквально в нескольких сантиметрах от моего лица. Позднее фельдшер нашего батальона, прапорщик Любовь Ивановна Зернова выковыривала осколки этой мины у меня из лица. И говорила, что ехать в медсанбат смысла нет – все равно рентген пластмассовые осколки не обнаружит. А через несколько лет они вылезут и сами. Думаю, что истинная причина была не в этом, а в том, чтобы в медсанбате нам не пришлось объяснять, по чьей вине мы попали в эту засаду.
Понятно, что ни о каком медсанбате речь не шла. На кого бы я оставил своих разведчиков? Тем более что ранение действительно было пустяковым. Правда, оставшиеся осколки потом вылезали довольно долго (осколок из правого глаза врачи извлекли только после моего возвращения из Афганистана, а последний вылез из верхней губы лет через пятнадцать). Но если не обращать на них внимания, то они действительно особых проблем не доставляли. Хотя осколок, сидевший в верхней губе, позднее здорово мешал мне целоваться с красивыми девушками.
Первое время мои самостоятельные занятия медициной в Афганистане ограничивались обычными перевязками, накладыванием жгутов да экспериментами с французскими медикаментами, целый ящик которых мне подарили ребята из баграмского разведбата. Сказали, что эти лекарства пригодятся мне в небольшом лазарете, который я открыл в соседнем кишлаке, неподалеку от своей заставы. Лекарства эти были скрытой формой благодарности за то, что на одной из совместных операций мой разведвзвод здорово выручил их третью разведывательно-десантную роту.
Вскоре мне пришлось вытаскивать осколок гранаты РГД-5 у себя из плеча и сделать парочку более серьезных операций: достать пулю из стопы кочевника-пуштуна, перебинтовать раненого дехканина и вылечить верблюда из соседнего кишлака. Из операционных инструментов у меня были тогда самодельный нож и небольшой пинцет. А из лекарств – таблетки стрептоцида, которые я чудесным образом с помощью рукоятки ножа превращал в волшебный порошок. И обычный йод. Хорошо, что с бинтами проблем не было.
