Молодые люди с обласканными звуковыми волнами ушами невольно скашивали глаза в её сторону, иные разворачивались, ища в её лице искомый идеал. Трудно сказать, как оценивали парни девушку с длинными, но безвкусно осветлёнными волосами. Ксения считала её банальной особой с лицом раскрашенной сувенирной матрёшки. К тому же те, кто искали сближения с ней, пойманные, как считала опять же Ксения, лишь на акустический крючок её заманчивого голоска, отчего-то надолго не задерживались.
Только Рамон Грязнов и завяз, захлебнулся серьёзно по своему малолетству. Рамон стал тенью Лоры, но на открытую летнюю площадку кафетерия она в последнее время от него ускользала, вернее, убегала. Там её ждал гипербореец…
Ничего не значащие посиделки за кофейным столиком, усыпанным крошками, вдруг переросли во что-то совсем неожиданное, хотя Рудольф и смеялся над ревностью Ксении, – Я над ней прикалываюсь, ты же не любишь пить кофе? А я отдыхаю от вас, тупых ботаников.
– Там не кофе, а жидкий кофейный суррогат!
– Мне нравится. Я парень не избалованный. В отличие от тебя мне мама кофе в постель не приносила.
– Она тебе нравится? Лора – цветик-семицветик? – напрямик спросила Ксения.
– Почему семицветик?
– Потому, что меняет своих парней с тою же частотой, как и свои цветочные одуряющие платья. Они у неё, если не в розочку, то в ромашку. Не платья, а цветочные атласы. Ты любитель-цветовод? Чего ты на неё пялишься, даже когда рядом я?
– А что? Платья красивые, и ноги красивые… – напрямик брякнул вдруг «космический башмак», как обозвала его же соловей-разбойник Лора. И добавил, опережая разрядку её гнева, – Ты тоже давно уже окосела. Один глаз всегда у тебя в другую сторону смотрит.
– На что или на кого?
– Да на того же Бёрда – старого павлина. У ветерана космических странствий все сдерживающие швы давно разошлись, вот из него и прёт как вата его старческая слюнявая похоть. Видел я, как ты с ним обнималась.
Она задохнулась, – Радик, ты что?! Он к отцу пришёл, я-то ему зачем? Он меня с детства любил как дочь, мы с ним так весело всегда играли…
– И во что играли?
– В лошадку…
Тут он кое-что добавил из того самого вечного запаса, отнюдь не золотого, что является изнанкой всякого разговорного языка. Казарменная грубость пёрла из него самого почище той похоти, какую он углядел в почти родственных прикосновениях друга отца. Всё же прожить несколько лет среди курсантов и не пропитаться духом окружающей среды, вряд ли было возможно.
– Скотина без копыт! Я же маленькая тогда была! – Ксения ткнула его в грудь кулачком, сделала разворот – к нему спиной и… не ушла. А надо было. Причём с видом, что навсегда. Может, тогда до него дошло бы, что он сделал крен не в ту сторону.
Рудольф оказался в числе тех, кого направили к ним на курс для проведения практики по освоению космических спасательных модулей малой вместимости – перед отлётом на околоземной спутник, в экспериментальный купольный город. Там студенты должны были пройти краткую стажировку в экспериментальных же оранжереях.
Внизу за пределами, вознесённого над парком, кафетерия, что располагался на самой крыше учебного здания, где и возносилась в экстазе своей эрудиции Лора, дозором бродила покинутая тень Отелло Грязнова, начисто лишённого агрессивности шекспировского мавра.
Рамон злил Ксению инфантильным лицом и неспособностью отвоевать свою заболтавшуюся Дездемону у похитителя. Будучи девушкой смелой, а тут и ревность попутала, она подошла к Грязнову и сказала, – Да вдарь же ты ему, наконец! Чего он там девчонок наших совращает! Или Лора не твоя девчонка?
