– Я честно служил, Виктор.
– Так я же не обвиняю тебя. Но вспомни, когда ты пришел свататься к Ольге Васильевой, ее папенька отказал тебе. Почему? Да потому что ты нищая пехтура.
– Ты не смеешь так говорить о Григории Нилыче, просто Ольга любила другого.
– Ах, как это романтично. Прямо сочинение мадам Чарской. Только почему же месье Столбов, жених Олечки, сын мануфактурщика Столбова…
– Прекрати, Виктор, – Климов вскочил. – Немедленно прекрати.
– Ах, вам не нравится, господин штабс-капитан, ну простите, простите великодушно.
– Для чего ты начал этот разговор, Виктор? Изволь объясниться.
– Вот, – сказал Копытин, – мы и добрались до сути.
Гнал ветер по Долгоруковской редких прохожих, раскачивал тусклые фонари. Плясал снег в слабом желтом свете.
Приплясывал на тротуаре постовой милиционер. Засунул руки под мышки, грел пальцы. Время к ночи, а наган в холодной руке не слушается.
Снопом света ворвались на улицу автомобильные фары. Осветили постового.
– Постовой, – крикнул шофер. – Как нам лучше к Пресне проехать?
Шагнул милиционер к машине.
Три выстрела отбросили его к стене. И он упал на спину, широко раскинув руки по снегу.
На Лесной у магазина Капонадзе лежит у стены убитый милиционер. Уходит в темноту машина…
Двое в шинелях со звездами на фуражках барабанят в двери магазина. Гудит под ударами дверь.
– Открывай! Открывай, гад!
– Кто? Кто там? – робко из-за дверей.
– Телефон есть?
– Есть.
– Звони в ЧК.
Ревут на темных улицах автомобильные моторы. Сухо рвут выстрелы темноту. Падают на землю люди в шинелях, в черных пальто, в ватных куртках с милицейскими повязками на рукавах.
Смолк граммофон, словно подавился. В дверном проеме возник Лапшин.
И увидел Алексей Климов совсем другого человека. Исчезла угодливая улыбка. Опасный стоял человек. Неожиданный.
– Что ж, Алексей, не столковались мы с тобой.
– Ты этот портсигар и перстенек, Витя, тоже в налете взял? – Алексей взял в руки золотой портсигар Копытина, покрутил. – Вот видишь, – он щелкнул крышкой, – монограмма-то затерта, только герб остался.
– Ты, чистоплюй, жил нищим и сдохнешь нищим. Иди учи за кусок воблы и сахарин маршировать фабричных недоносков.
– Если бы ты, Виктор, приехав с Юга, как эмиссар генерала Деникина, предложил мне идти бороться с большевиками, я отказался бы из-за честного слова. Но ты приехал с Юга не драться и умирать, а убивать и грабить. Ты налетчик, Виктор.
– Ну и что? – внезапно совершенно спокойно сказал Копытин. – Революция избавила меня от обязанностей перед обществом.
– Но у тебя остались обязанности перед собой.
– Ты трус, Климов.
Полетел на стол тяжелый портсигар, полетел, кроша рюмки… ствол нагана уперся Климову в спину.
– Убери своего… – тихо сказал Алексей.
– Спрячь наган, Резаный.
– Он продаст, Витя.
– Спрячь.
Лапшин спрятал наган.
– Идите, штабс-капитан, учите, нищенствуйте… Но помни, продашь – сестренку твою, Елену Федоровну, побеспокоим.
Копытин дернул щекой и провел ребром ладони по горлу.
Климов вышел из комнаты.
– Надо шлепнуть его, – сказал Лапшин, – продаст, фраер.
– Нет, я его знаю.
Мартынов что-то писал, Козлов возился с печкой, Данилов чистил наган.
Он уже собрал его и вытер ветошью масляные пальцы, как зазвонил телефон.
– Мартынов. Так… Так… Выезжаем. В машину! Бандюги у Тверской заставы милиционеров стреляют.
Климов в подъезде достал из кармана кожаный портсигар, вынул из него самокрутку, прикурил от зажигалки.
