– Что потом?
– Потом появились бы сомневающиеся и начали бы расшатывать коллективы. Их мнение дошло бы до начальства, началось брожение в высших кругах, и… И тему бы закрыли.
– Сколько они сейчас тратят на эту программу?
– Точно знать мы не можем, но, по оценкам, около тридцати миллиардов в год. Это только британские расходы. С американскими вдвое-втрое больше.
– Получается, за это время израсходуется до полутриллиона за цикл исследований. Значит, надо заставить их это сделать! – Сергей Сергеевич даже повысил голос. Юлий Борисович напрягся.
– То есть, чтобы заставить их палить деньги, мы должны продолжать тратить свои? – В голосе Моветона сквозило лукавство.
– Это какой-то парадокс. Мы не можем тратить впустую деньги и свой научный потенциал, ведь, дурача противника, мы будем дурачить и собственных учёных. Да, мы тратим в несколько раз меньше, но и на такую сумму не имеем права… Не знаю, что делать. А вы, Юлий Борисович?
– Я тоже не знаю.
Крупные руководители в деликатнейшей сфере государственной деятельности туповато смотрели друг на друга. Повисла пауза.
– Я знаю, – прозвучал вдруг голос Прожогина. – И обойдётся недорого.
5. Лондон
На Темзе готовилось отчаливать судно. Нечто среднее между грузовой байдаркой и плавучим кузовом от самосвала. Судя по виду, такой посудиной только глубину мерить. Но на корме порывисто развевался германский флаг.
– Эй, парень, куда ваш линкор путь держит? – спросил я взъерошенного переростка, втягивающего трап на борт.
Разницы, куда именно, мне не было – лишь бы подальше от берегов Англии. Но не поинтересоваться было бы слишком подозрительно.
– Сейнер, мистер. Тип нашего судна – сейнер. «Генриетта Вторая». В Гамбург идём. Завтра к вечеру будем. А что?..
– Попутных берёте? – Я помахал жёлтой бумажкой в двести евро.
– Добавь еще сотню, и поплывёшь первым классом.
– Полтинник фунтов – и завтрак в постель можно не подавать. – Рука нащупала бумажник.
– Тогда и подушку взбивать не буду. Прыгай!
Бумажник опустел на полтинник.
– А бар открыт?
– Работает вовсю. До последнего клиента, – ответил парень и вытащил откуда-то крепко початую бутылку. – Быстрее, отходим!
Я спрыгнул с причала на лохматые, как хвосты мокрых львов, канаты, и опустился на ящик рядом с парнем.
– Дай дёрнуть.
Парень протянул бутылку:
– Фриц. Называй меня Фриц.
Добротный шотландский виски припал к моей душе, как лучший друг. «Три глотка лучшего друга», – не к месту подумалось мне.
– Пойду на бак, гляну, где устроить первый класс, – сказал, поднимаясь, Фриц.
Я остался на палубе один. Вода Темзы плотно обхватывала борта «Генриетты Второй» и казалась совсем не мокрой. Свет от фонарей с набережной ложился на неё без волнений и колебаний.
Стало тошно на душе. А как ещё-то? Ведь я испытал провал. Полный провал, да ещё и в первый раз в жизни. Сейчас я провалил всё: задание, семью, детей, работу, дом, достаток, перспективы, хобби, друзей… Даже долги свои и те провалил.
Мимо проплывали угловатые, насупленные пригороды Лондона. Я оставлял здесь добрый кусок жизни. Если учесть, что предыдущая жизнь была начисто стёрта, то оставлял всё. Всё – в математическом понимании этого слова. Словно выскочил из одежды, а заодно и из шкуры. Вышел на кухню за пивом во время партии в карты и не вернулся. Начал строить с сыновьями качели во дворе и улизнул. Не явился на свидание и даже не перезвонил. Обещал жене… Впрочем, про жену разговор особый.
