Призрачная империя - страница 7

Властный, зычный, словно раскат грома, голос священника отражался от стен. Верующие, как один, стояли и впитывали каждое слово, бормоча молитвы и крестясь. Мужики были одеты в грубые рубашки цвета мокрой земли, черные штаны и высокие сапоги, на которых местами припеклась грязь и виднелись дыры от изнурительной работы в полях. Женщины с замиранием сердца наблюдали за словами священника, устами которого говорил Бог, как они сами же и утверждали. Длинные юбки прикрывали обувь, поверх кофт – вязаные шерстяные платки, на головах косынки из плотной ткани, которые полностью скрывали волосы.

Отец Константин, пожилой мужчина лет шестидесяти, вот уже тридцать лет управлял в селе Усть-Уда церковью Восточно-Сибирской, стоявшей на окраине и покосившейся от постоянных морозов и дождей. Бревенчатые стены местами мокли и покрывались плесенью, которую монашки пытались замаскировать под краской и лаком, но только делали хуже – даже сквозь слои виднелись неровные, грязного болотного оттенка пятна, становившиеся после дождя все больше. Деревянная крыша скрипела и завывала, когда попутный ветер прогуливался между балок. Пол, выложенный неровной каменной плиткой, местами раскрошился и порой до боли впивался в поношенную подошву, доставляя неудобства.

Потолок и стены церкви были усеяны иконами, которые смешались в едином калейдоскопе, но мой взгляд всегда цеплялся за одну – Семистрельную. Пресвятая Богородица при жизни пережила много мучений и страданий, что символизировали семь стрел. Если человек плохо себя чувствовал, он приходил просить защиты и помощи именно к ней.

Я сделал шаг в сторону иконы, но отец схватил меня за шкибот и поставил на место так резко, что я даже не успел понять, что произошло. Встретившись с разъяренным взглядом родителя, опустил глаза в пол и понял, что он недоволен. Чем-то. Снова. Воскресная церковная служба для отца – место, где отдыхала душа. Перед тем как отправиться в церковь, он всем давал наставления: молчать, не отходить от него, не двигаться во время речи служителя храма и желательно не дышать, чтобы не отравлять своим дыханием священные мощи.

Родители стали брать меня в церковь несколько месяцев назад. Когда я оказывался в священных местах, меня окутывал животный страх, что вместо Бога с икон сойдет Сатана и утащит мою душу в преисподнюю. Я не мог объяснить это отцу, прекрасно осознавая, что он за подобное выпорет за печью, накричит, если заплачу, а потом и вовсе отошлет прочь, чтоб не мешался под ногами. Иконы вызывали у меня трепет и страх – истерзанное тело Иисуса, пронзительные взгляды святых, которые будто нашептывали: «Расскажи, Гриша, кто приходит к тебе по ночам. Расскажи всем свой постыдный секрет».

Мать с Андреем стояли чуть поодаль, впитывая каждое слово отца Константина. Мужчина активно жестикулировал, с воодушевлением рассказывая о том, как Сатана покарает каждого за грехи, что совершены на земле. От его слов по коже пробегали мурашки, но не от страха – от предвкушения.

Порой я лежал ночью без сна, представляя, как падший ангел утащит в ад тело и душу Андрея, не упускающего возможности поиздеваться надо мной. Брат то ставил подножку, когда я мог нести с кухни тарелки, чтобы мать разложила скудную еду, то он мог что-то украсть и свалить вину на меня. А что взять с ребенка шести лет, который ведет себя как не от мира сего? Отец после очередной лжи Андрея качал головой, отгонял по неизвестной причине меня прочь в угол, где я мог простоять до утра, пока родитель не сжалится и не отправит поесть и поспать. Слезы обиды жгли глаза, когда брату удавалось затуманить мозги отцу. Мать всячески пыталась приободрить, не словами – действиями: то принесет с работы в поле колосок, то испечет плюшек, посыпав мою сверху сахаром, которого обычно не хватало. Как я мечтал, чтобы остались только она и я… вдвоем…