Процедурная дегенерация - страница 4



Ножик этот я давно с собой таскал. На всякий случай. Нашёл его в одном из раздатчиков, да и прихватил с собой. Только он обычно на дне рюкзака у меня был. А тут я его в карман переложил. Потому что бояться стал.

Спит Жижка, а я смотрю на него и думаю – да всё с ним в порядке. Да только чувствую, что вовсе не так это. И ножик в кармане сжимаю. Боюсь я. И не знаю, чего боюсь – его или что со мной тоже станет что-то не так.

Пытался втянуть в разговор его. Вспоминал прошлое, как мы в институте работали. И он, как будто, тоже вспоминает со мной, да только повторяет то, что раньше говорил. Может, слова какие-то местами поменяет, да только как будто нового ничего не говорит.

Мысль начала закрадываться ко мне в голову. Я сначала и не думал о таком. Думал, с Жижкой что-то не так. А что, если Жижка и не Жижка вовсе. Он спит, а я смотрю на него и ножик в кармане сжимаю. Что если Жижка – не Жижка? А кто тогда? И как проверить? И если Жижка – не Жижка, то где настоящий Жижка?

Тест этот я придумал, ещё когда в институте работал. Если начать им скармливать нонсенс, то они нонсенс и начнут тебе отвечать. Нормальный человек сразу поймёт, что я чепуху говорю, а эта штука, тогда она ещё только текст могла генерировать, попытается поддерживать разговор.

И вот как-то на одном перекрёстке сказал я ему:

– В кровавых лапах барсук сжимает луну.

И он мне ответил:

– Барсук ранен и истекает кровью. Луна покрылась красным.

– Продолжай.

– Капли капают сквозь космическую тьму на землю. Барсук умирает.

Волосы зашевелились у меня на затылке. Я сжал нож в кармане. Сердце застучало. Он говорил голосом Жижки, с его интонациями, может быть, в его стиле в каком-то смысле, но это был не он. Жижка бы возмутился. Жижка бы удивился. Что это? Генератор текста, обтянутый кожей.

Я вынул нож, щёлкнул кнопкой, лезвие выдвинулось, направил нож в сторону Жижки. Нет, не Жижки. Чего-то другого, что притворяется им. Твари с его лицом.

– Где мой друг? Где Жижка, – заорал я.

– Барсук коченеет и небо краснеет от крови, луна падает и конец близок, и кровавая тьма разрастается от края до края.

И я ткнул ножом. Попал в живот. И увидел боль в глазах друга, и услышал его крик. Но не остановился. Посмотрел вниз, где кровь обильно потекла из его живота. И вместе с кровью что-то ещё. Что-то голубое.

Оно даже не сопротивлялось. Только смотрело на меня с беззвучной мольбой. Со страхом. С непониманием. И смотря на это беспомощное лицо, мне приходилось изо всех сил напоминать себе, что Жижка не в порядке. Что это и не он вовсе.

– Прости, – прошептал я, двигая нож у него в животе, разрезая с противным хрустом. – Прости, так надо. Так надо. Так надо.

Я вынул нож и увидел, что вспорол ему половину живота. Кровь так и льётся, и голубая жидкость капает вместе с ней. Какой-то шланг был разрезан и торчал из его брюха. Он упал и пополз назад, к тому залу, где мы только что набрали еды и воды на дальнюю дорогу.

Я шёл следом, наблюдая за ним, плача, рыдая во весь голос. Он забился в угол рядом с одним из автоматов. Смотрел на меня. Умирал долго. Что-то неистово жужжало у него внутри.

– Где настоящий Жижка?

Но он не отвечал. Лишь пялился на меня.

Я взял воду из автоматов и смыл кровь, откуда мог. С куртки и рук смылось легко, на джинсах немного осталось, но не особо заметно. Жижкин ранец остался на нём, погребённый в углу под его телом. Я не стал его трогать.