В знак благодарности, женщина снабжает Веру частью продуктов.
Собственно, теперь мне стало понятно, почему за помощь низших ведьм, народ рассчитывается сразу продуктами или товаром, одеждой, например. Зачем ведьме деньги? Тратить ей их попросту негде, в лавку и на рынок, им ход заказан, ну, разве что в больших городах, где присутствие низших магов терпят из-за необходимости.
Уже в самой деревне, когда женщина нам подсказала, у какого мужика можно разжиться инструментами, велел Вере идти со мной под руку, а не семенить сзади, как преданная собачонка. Явление это вызывало удивление и брезгливость, у тех немногих, кто оторвал свои взоры от огородных грядок.
Вера жаловалась шёпотом, что почему-то сгорает от стыда, и всячески старалась отдалиться, но я лишь сильнее прижал её руку.
Что-то заставило меня резко дёрнуть веру и переступить на шаг влево, закрывая собой девушку. Голова отозвалась гулом и резкой болью, на ударивший в неё камень, горячая струйка крови засочилась под капюшоном. В глазах чуть потемнело.
Вера вздрогнула, когда я стиснул зубы от резкой боли.
Обернувшись, увидел мальца, лет одиннадцати, в руках которого был приготовлен ещё один камень.
– Ой, дядь, прости! Я не в тебя! – повинился пацан.
– Зачем ты это сделал? – крикнул я через улицу.
– Просто так. Весело же. – мальчишка переминался с ноги на ногу и расцветал улыбкой идиота.
Кто-то спросит, виноват ли он в своём поведении? И ответит, нет – виноваты родители, которые его воспитали. С них спрос. Не соглашусь. Виноват, виноват ровно на столько, на сколько развита его соображалка. Бросая камень, он понимает, зачем это делает. Чтобы причинить боль. Подняться в своих глазах за счёт тех, кто слабее и не даёт сдачи. Это, не копирование поведения родителей или старших, это детская, осознанная жестокость. Творит он её самостоятельно, без напутствий старших, а следовательно, и наказание, может понести, вполне, самостоятельно.
Я поднял малюсенький камушек, чуть крупнее горошины, и от всей дури запустил её в ляжку пацану.
Тот взвизгнул от боли, выругался хлеще взрослого.
– Дядь, ты охренел?
– Пошёл с глаз моих. – прошипел я.
– А то чё? – малец продемонстрировал камень.
– А то вот чё. – я стянул капюшон, и пацана как ветром сдуло.
По щеке Веры катилась слеза.
– Понятно теперь, почему ты не ходишь в деревню. – сообщил я, стирая слезинку со щеки девушки.
Всю эту картину наблюдал здоровенный мужик, как раз тот, к которому мы и шли.
– Твой поди? – поинтересовался у наблюдающего, даже не сочтя нужным поздороваться. Никакого уважения к жителям Чаплей я не испытывал.
– Нет. Хотел чего? – пробубнил здоровяк.
– Говорят, у тебя инструментом можно разжиться.
Короткий, и совсем непродуктивный разговор ни к чему хорошему не привёл. Сначала мужик утверждал, что у него ничего нет, потом, что принципиально ничего не даст. Наша беседа привлекла несколько соседей, которые приблизились, но продолжали наблюдать и слушать с расстояния.
Больше всего меня бесил факт того, что в прошлом году, когда этот здоровяк сломал руку, он без всякого стеснения воспользовался умениями ведьмы врачевать. И Вера даже была рада, что инструмент можно одолжить у него, но сегодня, бугай зажал инвентарь, как только узнал, что это для ведьмы.
На столбик, на котором крепилась калитка, я демонстративно положил два медяка. По очереди. Сначала один, потом второй, так что последний звонко щёлкнул о первый.
