десять лет назад.
Фотографии – размытые, чёрно-белые.
Двое детей. Мальчик и девочка. Одинаковые. Слишком одинаковые.
Генетическая мутация подтверждена. Субъекты проявляют признаки синхронизированной эмпатии. Один чувствует боль другого. Разделённые эмоции. Признаки телепатической связи. Повышенная адаптивность клеток. Потенциал – долгожительство, возможно бессмертие.
В уголке страницы стояла пометка, нацарапанная торопливо:
> Пропали. 3506. Эксперимент заморожен. Доступ: закрыт.
Я подняла взгляд. Мир всё ещё был тихим. Но теперь… я знала.
Я не первая.
И, возможно, не единственная.
Я опустилась на холодный пол, укрывшись за металлическим шкафом, и раскрыла папку прямо на коленях.
Пальцы слипаются от пыли, но я продолжаю листать. Страница за страницей.
"Проект: Бета-Близнецы".
На одной из первых страниц я нашла имя куратора.
Доктор Стефан Ларкин.
Не Баркли.
Другой почерк, другие формулировки. Почти… человечные.
> «Мы не имеем права обращаться с ними как с образцами. Они чувствуют. Они связаны. Это не просто ген. Это – жизнь.»
Но на следующем листе – другой тон.
> «Эффекты нестабильны. При стимуляции гена Бета-2 у близнецов наблюдались судороги, временные провалы в сознании, трансформация эмоционального фона. Один кричал, второй терял пульс. Опасно. Неустойчиво. Связь слишком сильна.»
Мои глаза метались по строчкам.
Чем больше я читала, тем больше чувствовала – это не просто старый проект.
Это забытая угроза.
Или – забытая возможность.
Потом я наткнулась на раздел сопоставлений.
В нижнем углу таблицы – строка, выделенная красным:
> Объект: Джинджер Остин – ген Альфа-0
Потенциальная реакция на Бета-2: возможна. Взаимосвязь не подтверждена. Побочные эффекты: нестабильность эмоционального фона, фрагментация памяти, краткосрочные галлюцинации, усиленное клеточное восстановление.
Они знали обо мне давно.
И, возможно, искали других – таких же.
Или – тех, кто дополняет меня.
Закрыв папку, я спрятала её обратно в сейф, но не до конца.
Мой разум уже работал.
Где Ларкин?
Где близнецы?
Почему об этом никто не говорит?
Я подошла к терминалу. Заставка. Требуется пропуск.
Но в панели под ней я заметила старый порт подключения. Если бы у меня был модуль доступа, я бы взломала это.
Но пока – нет.
Оставалось только одно – искать тихо.
Я выскользнула из-за стола, оглянулась. Камеры не двигались.
Я медленно, почти беззвучно, подошла к двери.
Проверила замок. Заблокировано, но электронно. Если кто-то войдёт – я это услышу.
Найти архивы. Найти старые схемы. Узнать, жив ли Ларкин. И – узнать, были ли у меня когда-то братья. Или сестры. Или… ещё кто-то.
Я приложила ладонь к холодному металлу стены.
База скрывает больше, чем кажется.
А я – больше чем просто бъект изучения.
Щелчок.
Резкий, чёткий, как выстрел.
Я вздрогнула, успела закрыть папку и скользнуть обратно к сейфу, запихивая её внутрь. Не до конца – дверца скрипнула, но закрылась.
Дверь открылась.
Я поднялась. Быстро. Сердце било в висках. Но это был не охранник.
Не Баркли.
Иттен.
Он вошёл спокойно, даже лениво, словно врывался не в комнату с секретами, а просто зашёл проведать старую знакомую. Свет за его спиной выхватил острые черты лица, на запястье – стандартный модуль допуска, в руке – планшет.
– Ты как всегда не теряешься, – усмехнулся он, окинув меня взглядом. – Секунда – и уже готова в стойке.
– А ты как всегда появляешься без стука, – парировала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
