– Аль′ин, я задать вопрос?
– Что?
– Что ты делать после? Мне надо говорить с тобой.
– Билл, пожалуйста, – устало отвечала Алина. – У меня куча работы. Боря! Как там ВИЛ?
Она подошла ко мне, всем видом показывая крайнюю заинтересованность состоянием нашего подопечного.
– Злится, – просто ответил я. – Роскошь не нравится.
– Понимаю, – она покачала головой. – Психологи предупреждали, что такие вечеринки ему показывать не стоит. Но Симонов…
Алина промолчала, а я кивнул. Всем было ясно, почему психологов никто не стал слушать.
Через полчаса зал был набит высокими гостями. Всё искрилось от золотых украшений и бриллиантовых колье. Повсюду звенели бокалы и лязгали серебряные вилки о фарфоровые тарелки. Эти люди, выглядевшие так благородно на телеэкранах, кричали, громко смеялись, старались полапать пробегающую мимо официантку, вальяжно развалившись в креслах. Никакие дроны здесь съёмку не вели. Мне вспомнились слова ВИЛа. Мы стояли в глубине сцены, в тени. Нам не следовало расстраивать гостей своим существованием. ВИЛ всё ещё не показывался. Я мельком взглянул на Алину. Она смотрела на происходящее с нескрываемым отвращением. На сцене, для разогрева публики, выступали полуобнажённые танцовщицы. Но высокие гости практически не обращали на них внимания: они общались друг с другом, оживлённо спорили и много пили.
Наконец, танцовщицы убежали и на сцену вышел Симонов.
– Друзья, – начал он, – я собрал вас не бахвальства ради. Но ради общего блага. Теперь, когда смерть побеждена, я наконец-то могу поделиться с вами нашим триумфом. Ибо без вас, без вашей поддержки, этот триумф был бы невозможен. И даже без наших главных конкурентов, поскольку именно в конкурентной борьбе рождаются лучшие решения.
Он кивнул в сторону столика корпорации «Окассио». Их исполнительный директор, толстый человек в полосатом костюме, благосклонно кивнул в ответ.
– А кого собирались «Окассио» воскрешать? – спросил я Алину.
– Никого. Они разрабатывают систему копирования личности. То есть, сделают твою цифровую копию, которая будет жить вечно.
– По мне так это лучше, чему у нас, – пробормотал я. – новое тело ВИЛа всё равно ведь состарится, как предыдущее и умрёт. А цифровая копия никуда не денется.
– В том-то и дело, что копия. С тебя снимут копию и она будет жить, а ты так же состаришься и умрёшь. Что тебе толку с того, что твоё цифровое «я» тебя переживёт?
На нас шикнули. На сцену вывели ВИЛа и подвели к трибуне. Симонов обнял его за плечи, я видел, как спина Ильича напряглась.
– Ну, Владимир Ильич, – покровительственно сказал Симонов. – Что вы можете сказать людям, благодаря инвестициям которых мы сможем спасти лучших представителей человечества? Как вам Кремль в нашем времени? Лучше вашего? Как вам вообще двадцать первый век? Что вы чувствуете, вернувшись к жизни?
– Что я чувствую?
Я закрыл глаза, боясь представить, что может ответить ВИЛ. Тем более, что впопыхах приготовлений к вечеринке с ним никто не разучивал что надо отвечать, видимо рассчитывая на его благоразумие. Где-то позади охнул Залужин.
Гости оценивающе рассматривали ВИЛа. Они были похожи на мясников, которым привели на продажу корову и они пытаются понять, стоит ли она того или нет.
– Я чувствую благодарность, – наконец сказал ВИЛ. – Я благодарен тов… господину Симонову, господину Залужину и всему проекту тем, что дали мне второй шанс. Дали возможность заглянуть в будущее.
