>Клава. Не будет она больше человеком. Не осталось в ней ничего. Нечего там лечить. Только керосином…
>Вера Александровна (беспомощно). А разве керосин помогает?
>Клава (после дьявольской паузы). А как же! Еще как! Облить керосином да поджечь – все как рукой снимет.
>Вера Александровна. Виктор! Я не могу…
>Виктор (с трудом). Клава, ты это брось.
>Клава. Я бы бросила, только… Тут все просто. Или она, или внучка. Ее жизнь уже не поправишь, а внучка еще может пожить по-человечески, если ее от матери спасти. Счет-то совсем простой…
>Виктор (в ярости). Да выкинь ты это из головы, слышишь! Считает она! Обеих спасать надо, пронимаешь, обеих!
>Клава (спокойно). Обеих не спасу.
>Виктор. Клава!
>Клава. Да не ори ты так, Виктор. Ором не поможешь, тут уже другие расклады пошли. Давайте прощаться – мне идти надо, а то внучка проснулась уже, наверное. Я же ее у соседки оставила, этой-то нет… Опять у строителей, наверное…
>Виктор. Клава, обещай мне…
>Клава. Чего? Ничего я тебе обещать не могу и не буду. Нечего мне тебе обещать… (Неожиданно) А у вас хороший дом был. Этим, которые на ваше место лезут, счастья тут не будет… ( Обращаясь к бюсту). Ну, прощай, Николай Николаевич! По-разному тут о тебе вспоминают, ну да на всех не угодишь. А я так только добром…
Клава уходит. Вера Александровна и Виктор в растерянности смотрят друг на друга.
>Вера Александровна. Нет, ты что-нибудь понимаешь? Она же молилась на нее! Мы ее все тут баловали.
>Виктор. Девушка Юля… Я задыхался, глядя на нее… Ты объясняла мне, что встречаться с ней не надо, а я ничего не слышал…
>Вера Александровна. Я боялась…
>Виктор. Сейчас я все понимаю, а тогда… Господи, но ведь любить больше, чем Клава, нельзя. Она бы умерла за нее, не задумываясь… И что? Почему? Зачем все было? Зачем?
>Вера Александровна. Зато тогда ей было зачем жить…
Входит Тася.
>Тася. Что-то я притомилась… Может чаю?
>Виктор. А что – мысль. Пропади все пропадом – сядем и будем чай пить. Как когда-то… Как там у Федора Михайловича? Миру провалиться или мне чаю попить? Так вот – будем чай пить.
Тася и Вера Александровна уходят на кухню. Виктор заваливается на диван. Входят Неволин и Дунька.
>Дунька. Пап, а ты чего это разлегся? Мы что не уезжаем?
>Виктор. А черт его знает! Надоело все! В конце-концов придет машина, как-нибудь закидаем все… Один черт весь этот хлам девать некуда – потом выкидывать придется.
>Дунька. Наконец-то дошло! Я сколько говорила – свалить все в кучу во дворе и запалить!
>Виктор. Ты это своей бабушке объясни – ведь тут вся ее жизнь. Во всяком случае, она так считает. Я – пас. Мои возможности исчерпаны.
>Неволин. Виктор, я все пытаюсь понять: а почему вы так торопитесь уехать? Чего вы так всполошились? Ведь вы можете элементарно не уезжать! Живите себе, как жили, и все. Никто вас не тронет. Все эти выселения, повестки, суды – это же чепуха. Это только Вера Александровна как настоящий советский человек может их бояться! Никто вас не тронет, пока вы не отдадите все сами… А вы не отдавайте! Отец оставил вам имя, с которым и сегодня ничего не страшно. Вам надо было послать всех, а вы сразу бросились вещи собирать.
Вам просто надо предъявить свои права. Вы недооцениваете своего наследства. Не понимаете. Отец оставил вам столько…
>Виктор. А может, оно мне не нужно? А? Может, я не хочу за него бороться? На кой мне все это сдалось?
>Дунька. Погоди, отец, ты серьезно?
Виктор вскакивает с дивана.
