Читать онлайн Александр Звягинцев - Профессиональный инстинкт

© Звягинцев А. Г., 2020

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2020

Сейчас народ лютый пошел, былые заслуги не в счет.

А. Г. Звягинцев

Семья Иконниковых:

Вера Александровна – мать, вдова Николая Николаевича Иконникова, известного деятеля прошлых времен.

Виктор – старший сын.

Максим – младший сын.

Дунька – дочь Виктора.

Семья Юсиных:

Геннадий Алексеевич – друг покойного Николая Николаевича Иконникова.

Таисия (Тася) Семеновна – его жена, подруга Веры Александровны.

Клава – сторожиха дачного поселка.

Инга Завидонова – детская подруга Максима, коммерческий директор администрации дачного поселка.

Игорь Неволин – друг Максима.

>Шофер.

Гастарбайтеры.

Сцена представляет собой радрез старой деревянной двухэтажной дачи советских времен – две комнаты вверху, две внизу, лестница – и часть участка, где видны кусты, деревья…

В даче темно. Снаружи осеннее утро, туман, сырость, голые ветки, листья под ногами. Звуки дождя, ветра, крики птиц…

Действие происходит то в одной, то в другой комнате. То снаружи на участке…

Время от времени внутри дачи слышны какие-то звуки, неразборчивые голоса, стуки, шаги. Открывается сбоку дверь, сцена несколько высветляется. Из двери появляется мужчина. Он что-то долго ищет, потом поднимает с пола ломик. Несколько секунд помедлив, с трудом раскрывает с помощью ломика скрипящую дверцу большого стенного шкафа – что-то вроде чулана. Там в темной глубине вдруг проступают контуры громадной человеческой фигуры – голова, плечи…

Откуда-то раздается женский крик: «Господи, ты где!?..»

Мужчина оборачивается и торопливо закрывает шкаф. Быстро уходит.

Через какое-то время появляется женщина. Когда она проходит мимо шкафа, дверь его вдруг сама со скрипом распахивается. Женщина видит неясную фигуру, испуганно вскрикнув замирает перед ней. Раздаются чьи-то шаги. Она быстро закрывает дверь, но та снова распахивается. Шаги все ближе. Женщина с силой захлопывает дверь и прислоняется к ней спиной, не давая раскрыться. Появляется мужчина с молотком в руке.

Это Вера Александровна и Виктор.

>Виктор. Вот ты где… Что ты тут затаилась?

>Вера Александровна. Я? Я ничего… Просто голова закружилась… Я сейчас…

>Виктор. Может, тебе прилечь?

>Вера Александровна. Да нет сейчас все пройдет…

>Виктор (внимательно посмотрев на нее). Опять рыдать собралась?

>Вера Александровна. Я? Нет, я просто…

>Виктор (настойчиво). Пошли-пошли, полежи немного, успокойся.

>Вера Александровна. Ты иди, я сама… Я могу сама…

>Виктор. Сама… Знаю я тебя. Пока не свалишься, будешь колготиться тут, изводить себя…

Виктор чуть ли не насильно уводит Веру Александровну. Какое-то время в комнате стоит тишина, потом дверь шкафа снова со скрипом начинает распахиваться. Опять возникают очертания фигуры.

Влетает Виктор с молотком и ожесточенно заколачивает дверцу несколькими гвоздями. Заколотив, переводит дух и уходит. Опять тишина.

Снаружи появляется группа молодых азиатских гастарбайтеров в спецодежде с надписью на спине «Спецремупр № 28». Они останавливаются напротив дачи и что-то оживленно обсуждают, указывая на дом руками.

С другого конца сцены выходит Неволин. Он останавливается в нескольких шагах от гастарбайтеров и слушает их разговор. Заметив его, они смолкают и быстро уходят. Неволин смотрит им вслед, а потом долго рассматривает дачу, словно припоминая что-то. Потом идет в дом.

Опять ветер, шум дождя, крики птиц…

Редкие, грубые звуки – что-то ломают, ведут по полу, бухают об стену…

Испуганный женский крик: «Я тебя умоляю, не надо!.. Погоди!» Опять что-то ведут, роняют, двои бьющихся стекол…

«Господи, что ты делаешь! Ну, зачем? Зачем ты это делаешь!?»

В темноте слышен грохот, что-то, видимо, летит по лестнице, испуганный крик… Тишина.

В большой нижней комнате становится светло – то ли свет включили, то ли позднее осеннее утро прояснилось…

Вера Александровна стоит внизу и с ужасом смотрит на обломки какой-то мебели у своих ног. Виктор стоит наверху, кривя губы, смотрит вниз.

Вере Александровне уже давно да шестьдесят, но она еще легка и подвижна, сохранила какую-то девичью способность реагировать на происходящее, не скрывая эмоций. Иногда кажется, что она уже абсолютно покорна давлению своих сыновей и только подстраивается под них. Но в другие моменты вдруг становится ясно, что она умеет решать и брать ответственность на себя – скрадывается трудная и долгая жизнь, в которой было многое – и бедность, и одиночество, но было и благополучие, и власть.

Виктору уже да сорок. Он нервно истощен, в нем идет постоянная внутренняя работа, о которой можно догадываться по яростным вспышкам, причиной которых бывают поводы совершенно того не да – служивающие.

>Вера Александровна. Ну, вот… Господи, я же говорила тебе: подожди! Один ты все равно не сможешь! Этот трельяж, он был такой тяжелый…

>Виктор (орет). Да пропади он пропадом этот ваш трельяж! Все равно его некуда девать! Некуда! Нельзя тащить с собой все, хоть от чего-то нужно избавляться. Хоть от чего-то!

>Вера Александровна( видимо, вступая в какой-то уже давний спор). Конечно, ты бы избавился от всего. Будь твоя воля…

>Виктор. Моя воля! Будь моя воля!

>Вера Александровна. Представляю себе. Ты бы просто все сжег.

>Виктор. Вот именно! Сжег! Все и к чертовой матери! Но разве ты дашь!

>Вера Александровна. Ну, зачем ты все пытаешься сделать сам? Один? Кому ты хочешь что доказать?

>Виктор. Никому и ничего. Просто хочу как можно быстрее убраться отсюда. Здесь нам нечего делать. Все кончено. Нас выгнали отсюда. И сделать ничего нельзя. Так зачем длить мучения? Зачем? А ты только этим и занимаешься!

Пауза.

>Вера Александровна. Давай дождемся Максима… Он уже сейчас приедет. Он сказал, что приедет с другом, который нам поможет…

>Виктор. Давай подождем… Но сколько надо ждать? Я имею право знать, сколько мы будем ждать. Час? Три? День? Год?.. Двадцать лет, как коммунизма?.. Или всю жизнь? Вы хоть предупреждайте, сколько надо ждать этого счастья. На что надеяться?

>Вера Александровна. Не говори глупости. Он уже давно выехал.

>Виктор. Выехал. Они соизволили выехать. Интересно – куда? В Малаховку? В Питер? В Париж?

>Вера Александровна (вдруг теряя уверенность). При чем здесь Париж? И зачем ему Ленинград? Он туда и не собирался… кажется…

>Виктор (саркастически). Кажется! Ты уверена? А может, все-таки в Париж?

>Вера Александровна (с оскорбленным достоинством). Да уж будь спокоен – в этом я уверена. Хотя с некоторых пор – и ты сам прекрасно знаешь с каких! – мне трудно быть в чем-то уверенной… Я живу, не зная, что будет со мной завтра… Где я окажусь?.. Кому буду нужна?

>Виктор (пытаясь сменить опасную тему). Нет, ну, сколько можно быть таким идиотом!? Я же заранее знал, что все будет именно так. Именно так, как было сто, тысячу раз до этого! Он подводил меня всегда, каждый раз, когда от него что-то зависело! Эти люди заняты только собой. Он даже на похороны родной бабули сумел опоздать. Бабуля, которая любила его больше всех. И он знал это. И пользовался этим всегда, деньги у нее выпрашивал. А на похороны опоздал – не до нее было. Нашлись дела поважнее!

>Вера Александровна. Он опоздал совсем немного…

>Виктор. Ну, конечно, какая радость. Ведь мог и вообще не появиться. Просто забыть. Надо спасибо сказать, что вспомнил!

>Вера Александровна (беспомощно). Он твой брат, между прочим.

>Виктор. Да ну? Что ты говоришь? А может, ты скажешь, где он сейчас, брат мой? Мой обаятельный братишка, убежденный, что у него есть право от всех получать, но никому не быть должным. Шалунишка, прощающий всем свои долги. Ты знаешь, что он должен всем – тебе, мне, своим друзьям, твоим друзьям! Он умудрился назанимать у всех, но не собирается никому отдавать. При этом – какая удовлетворенность собой…

>Вера Александровна (растерянно). Про кого ты говоришь? Я не понимаю…

>Виктор. Все ты понимаешь. И все знаешь. Только не хочешь знать и видеть.

>Вера Александровна. Зачем все так преувеличивать?

>Виктор. Они еще не дожили до таких понятий, как долг и совесть. Их оберегали от них. И уберегли. Можете быть довольными… Но почему я верю ему? Зачем опять связался с ним? Вот это мы умеем – верить. Нас вы этому научили. Успели. Все на что-то рассчитываем, на кого-то надеемся…

>Вера Александровна. Можешь говорить теперь что угодно, но мы всегда хотели вам, своим детям, добра.

>Виктор. О, вот в этом я не сомневаюсь!.. В том-то и ужас, что вы хотите только добра! А вы хоть знаете, в чем оно заключается? Что это такое?

Входит Тася с коробкой в руках. Она чуть моложе Веры. Из тех женщин, что постоянно озабочены каким-то неотложным делом, поглощены им и потому на все остальное переключаются с трудом, хотя это могут быть вещи несоизмеримо более важные. Поэтому объяснить, доказать что-либо ей очень тяжело – в это время она все равно занята своими соображениями.

>Тася. (озабоченно). Ну вот, книги все сложила… А Максима так до сих пор нет? Вот паршивец! Никогда вовремя не придет. Даже на свою свадьбу опоздал… Я тогда начну посуду складывать…

>Вера Александровна. Тасенька, дорогая, спасибо. Что бы мы без тебя делали! Отдохни. Ты и так уже все собрала, пока я тут…

>Тася. Веруня, дорогая, мне нетрудно. Пойду займусь посудой.

Тася уходит.

>Виктор (негромко). А ее ты зачем сюда притащила? Без нее бы не обошлись!

>Вера Александровна (тоже шепотом). А что я могла сделать? Ты же ее знаешь! Заладила: я поеду с тобой, я обязана быть рядом, в такую минуту… Что я могла сделать? Это наши самые старинные друзья… Других уже не осталось…

>Виктор. Потому и не хочется перед ними душу выворачивать. Зачем?

>Вера Александровна (как бы не слыша его). Геннадий Алексеевич столько лет проработал с твоим отцом…

>Виктор. Я знаю – друг и соратник. Одно слово – дядя Гена! Я все знаю. Но все равно они чужие люди! И выворачивать перед ними свою требуху, выглядеть жалкими неудачниками… Зачем тебе это?

>Вера Александровна. А для меня они – не чужие люди. Они хотя бы помнят, кто был твой отец… И столько хорошего он для них сделал…

Виктор машет рукой.

>Вера Александровна. И потом ты сам все время говоришь: быстрее, быстрее, скоро машина придет! А она вон, как пчелка с самого утра крутится…

>Виктор (молчит, потом с неожиданным смехом). Мать, да ты, я смотрю, – эксплуататор! Капиталистический хищник.

>Вера Александровна. Как же – нашел хищника!

>Виктор (продолжает смеяться). Не просто хищник, а еще и циничный…

>Вера Александровна (с невольной улыбкой). О-о-о… Если бы все были такими циниками…

Входит Тася с ящиком. С удивлением смотрит на них.

>Тася. Смеетесь?

>Виктор. Кто смеется? Этот смеху нас стоном зовется…

Виктор уходит, подмигнув матери.

Тася и Вера Александровна смотрят друг на друга. Тася начинает плакать.

>Тася. Как тяжело, как несправедливо все! Как я тебя понимаю! Если с Геннадием Алексеевичем что-то случится, я не смогу жить. У тебя хотя бы дети, а я останусь одна…

>Вера Александровна (вяло). Не надо об этом думать. Зачем?

>Тася. Я уже какую ночь не сплю…

>Вера Александровна (в отчаянии). Господи, и так голова кругом, а тут ты еще плачешь. Не надо.

>Тася. (всхлипывая). Тебе хорошо говорить…

>Вера Александровна. Да, мне как раз хорошо! Просто лучше всех!

>Тася. (с непонятной увлеченностью своей мыслью). Тебе хорошо, потому что ты – права. Тебе мучаться не надо. Тебе тяжело, но тебя все жалеют, потому что ты – жертва. И это всем понятно. Никому ничего не надо объяснять, доказывать…