Проколы Дундука Вилсона - страница 8

– Нет, куколка, мамуля не имеет права так с тобой поступить. Ангелы должны любоваться тобой не меньше, чем твоей мамой!

Не годится, чтобы они сгорели отстыда и стали выговаривать Давиду, Голиафу и другим пророкам:

– Дитя одето слишком жалко и неподобающе для рая и райских кущ!

К этому времени она уже сняла рубашку. Теперь она облачила голенькое маленькое создание в одно из белоснежных длинных детских платьиц Томаса Беккета с ярко-голубыми бантами и изящными оборками.

– Вот теперь ты в порядке! Вот теперь всё хорошо!

Она усадила ребенка на стул и отошла в сторону, чтобы осмотреть его. Её глаза тут же расширились от удивления и восхищения, она захлопала в ладоши и воскликнула:

– О, это просто потрясающе! Я и не подозревала, что ты такой красавчик! Мистер

Томми ничуть не лучше, ни на йоту не лучше! Браво!

Она подошла и взглянула на другого младенца, затем бросила взгляд на своего собственного, затем ещё раз на наследника дома. В её глазах зажегся странный огонёк, и на мгновение она погрузилась в раздумья. Она, казалось, была в трансе,

и когда вышла из него, то пробормотала:

– Когда я мыла их в ванне, его собственный папаша спросил меня, который из них его…

Она двигалась во сне, как сомнамбула. Она раздела Томаса Бекета, сняла с него всё и надела на него простую льняную рубашку. А его коралловое ожерелье она надела на шею своего собственного сынка. Затем она поставила детей рядом и, внимательно осмотрев, пробормотала:

– Ну, кто бы мог подумать, что Рокси способна на такое? Выгуливай, кто хочет, теперь моих кошек! Их теперь не отличить! Даже мне самой такое не по силам, не говоря об его квёлому папаше!

Она положила своего детёныша в элегантную колыбель Томми и сказала:

– Ты ещё молодой парень, но мне нужно было попрактиковаться, а я привыкла называть тебя, как привыкла, упаси бог, оговорюсь ещё и сделаю ошибку, которая обвалит на меня кучу неприятностей! Да ты теперь лежи спокойно и больше не волнуйся, дорогой Том, – о, слава богу на небесах, ты спасён, ты спасён! – теперь ни один мужчина не продаст мамочкино сладенькое сокровище вниз по реке!

Она положила наследника дома в некрашеную сосновую колыбельку своего сына и сказала, с беспокойством глядя на его спящую фигурку:

– Мне жаль тебя, милый; мне жаль, да, видит Бог, мне очень жаль, но что я могу сделать, что я могу сделать? Твой папочка продал бы его кому-нибудь, когда-нибудь, и тогда он отправился бы его вниз по реке, но я не могла, не могла, не могла этого допустить! Прости меня!

Она бросилась на кровать и думала, и ворочалась, ворочалась и думала. Всю ночь она не спала, обуреваемая мыслями и видениями.

Потом вдруг она резко вскочила, потому что в её растревоженном мозгу промелькнула утешительная мысль:

– Это не грех – белые люди так всегда делают! Это не грех, слава богу, это не грех! Боже правый! Это всегда все белые делали, не говоря уж об их королях!

Она снова погрузилась в размышления. Она пыталась восстановить в памяти смутные подробности какой-то мутной, древней истории, которую когда-то слышала. Наконец она подняла голову и промолвила:

– Кажется, припоминаю, это было в церкви! Это сказал тот старый ниггерский проповедник, который приехал сюда из Иллинойса и проповедовал в старой ниггерской церкви. Он сказал, что у нас нет никого, кроме нас самих, и они не в состоянии сделать это верой, не могут сделать это делами, вообще никак не могут. Свободная благодать – это единственный путь, и она не исходит ни от кого, кроме Господа; он может даровать её кому угодно, святому или грешнику – ему всё равно. Он делает это потому, что он единственный чеканщик монеты!. Он выбирает любого, кто ему подходит, ставит на его место другого и делает одного счастливым навеки, а другого оставляет гореть в геенне огненной на пару с сатаной. Ему всё равно! Проповедник сказал, что когда-то, давным-давно, в Англии делали то же самое. Однажды королева положила своего ребенка спать и пошла на званый пир; одна из негритянок бродила там, где были одни белые, она вошла и увидела, что дитя лежит рядом, и надела платье своего дитяти на дитя королевы, а королевское платье на своё чадо. И она возложила своё чадо в кроватку королевича и взяла королевича к себе на руки, и пошла прочь, унесла королевича к себе, туда, где жили рабы. И королевич так и никогда не узнал, кто он, и вскорости его продали на рынке в низовье реки. Именно об этом со слезой в голосе рассказывал проповедник из Иллинойса, говоря, «что в этом нет греха», потому что все так делают, и белые, и чёрные, и нищие, и короли! Слава тебе, господи, за все дела твои, но главное, за то, что я вспомнила эту историю! О, как я рада, чтто вспомнила об этом!