Я вопросительно посмотрел на него.
– Удалось вытянуть на диалог лишь одного столетнего деда и то разговаривали мы с ним через закрытое окно. Связи в этом убогом поселении нет. По крайней мере со слов деда, переночевать нас, разумеется никто не пустит, но мне удалось у него кое-что купить, – и он достал из-за пазухи бледно-жёлтый газетный свёрток и кинул его мне.
Я торопливо развернул ветхую, в жирных пятнах, бумагу.
Внутри был добрый кусок солёного сала, крупная луковица, чёрствый хлеб и пакетик с листовым чаем.
– Ооо, – протянул я, – это меняет дело! – И сняв с ремня котелок набил его снегом.
– Сало чем резать будем? – спросил мой товарищ, тяжело опустившись рядом.
– Сейчас, – я разгрёб палкой побелевшие от жара угли, поставил на них котелок, который с шипением обвили струйки пара; вытащил из кармана моток ниток, отмотав порядка двадцати сантиметров и хорошо натянув погрузил в сало, согретое теплом под бушлатом.
– Слышал, что если проварить нить в соляном растворе, то ею можно пилить решётки, – заметил сержант.
– Надеюсь, это знание мне не пригодится, – усмехнулся я.
– Чем чёрт не шутит, – пожал он плечами.
Сержант разломил на равные части хлеб, почистил луковицу и аккуратно разложил на газету.
Вода в котелке забурлила и я, подцепив его палкой, снял с углей и засыпал чай.
Когда всё было готово, мы расположились поудобней, протянув ноги к костру. От мокрых валенок поднимался пар. Газету мы положили между нами и жадно накинулись на еду.
Соль хрустела на зубах, а чёрствый хлеб царапал дёсны, но эта грубая пища вызывала несоизмеримое блаженство.
Желудок приятно забурлил, а крепкий чай разливался внутри живительным теплом.
– Наверное это самое вкусное, что я ел в жизни, – сказал я, откинувшись на гнилое бревно, лежавшее сзади.
– Было бы ещё вкусней если бы ты знал сколько старый запросил у меня за это сало. Будто от себя отрезал.
Я улыбнулся, любуясь языками пламени.
В тиши леса раздавался лишь треск костра и тоскливый скрип деревьев.
– Макс, – повернулся ко мне сержант, – за каким дьяволом ты сам попёрся в армию?
– Я представлял её другой.
– Какой же, если не секрет?
– Я думал, что смогу тут совершенствоваться. Идеализировал, представлял, что тут действительно чему-то учат… обращаться с военной техникой, а не чинить её дни напролёт, думал, что удастся укрепить здоровье, а не растрачивать его в ночных «прокачках». В моём понимании всё это выглядело иначе. Надеюсь, что это будет самым большим заблуждением в моей жизни.
Сержант молча кинул пару веток в костёр и когда их охватило пламя заговорил, не отрывая от него взгляда:
– Вроде же великая держава, всех всегда побеждала, поднимала республики из грязи, создала атомную бомбу, отправила Гагарина в космос, а у меня в деревне асфальта как не было, так и нет. То же и с газом. До сих пор сухостой в лесу рубил…
Он замолчал. Достал из кармана мятую пачку сигарет, закурил и продолжил:
– Я тоже думал, что тут всё по-другому. Сколько парадов видел по телевизору. Всё пышно, красиво, а по факту вши, грязь и кретины. Безмозглая, босоногая армия. Даже вон, – он указал взглядом на мой ремень, – до сих пор серп и молот на бляхе.
Я посмотрел на тусклую стальную звезду с символом ушедшей эпохи по центру.
– Представь сколько их наштамповали в Союзе. Давно развалился, а ремни такие всем призывникам дают.
Я молчал.
– Голодные солдаты, кругломордые офицеры… И те, и другие разбегутся в случае войны. Может лишь пара особо идейных останется…
