– Ого, – я почесал макушку, – какая точность… а Ручка обычно говорит в районе суток, ну и плюс-минус километр.
– Не веришь? – насупился молодой судмед.
– Да верю, верю, – поспешил закивать я, морща лоб. – Просто анализы ещё не пришли и биохимия, а ты так точно определил… Вот и…
– Вижу, что сомневаешься, – надув губы, перебил меня медик. – иди за мной.
– Куда?
– Щас сам все увидишь. Современный эксперт определяет время смерти по морфологическим признакам, не все на биохимию уповать. Вот…
Мы вошли в секционную, где на одном из столов из нержавейки покоился исследуемый труп Мишки Зиновьева, накрытый простыней.
– Гляди, – Ванька чуть откинул простынь и стал водить пальцем по телу, как по топографической карте, показывая мне очевидные, на его взгляд, вещи: – Судя по выраженной трупной ригидности, смерть наступила примерно в указанный мной период, – медленно, словно смакуя каждое слово, проговорил судмедэксперт, приглаживая рукой складку на своем белом халате. – Посмотри: мышцы конечностей твёрдые, напряжённые, как будто тело превратилось в камень. Это классическое проявление первой стадии окоченения, которое начинается через два-три часа после смерти и достигает своего пика через десять-двенадцать.
– Ваня, – я поморщился, – всё, я верю тебе…
– Нет уж, подожди…
Он коснулся тыльной стороны ладони покойника, затем слегка надавил на запястье, пробуя на сопротивление.
– Вот, смотри, видишь? Ригидность ещё обратима – это значит, что процесс только набирает силу. Через несколько часов попытка согнуть сустав либо приведёт к хрусту волокон, либо вообще будет безуспешной.
Эксперт выпрямился и достал фонарик, направил свет на шею, потом провёл лучиком по бокам туловища, задержался на животе.
– А теперь обрати внимание на трупные пятна. Локализуются по нижней поверхности тела, но, что важно, они не смещаются при надавливании, лишь слегка бледнеют. Это значит, что кровь окончательно зафиксировалась в капиллярах, а процесс гипостаза завершился. Опять же, ключевой показатель: кровь начинает стекаться в нижние участки тела спустя 30–40 минут после смерти, а полное формирование пятен происходит в течение четырёх-шести часов. Что нам это даёт? – Ваня торжествующе взглянул на меня, как профессор на нерадивого аспиранта.
– Мне фиолетово.
– Вот именно! Это даёт нам временное окно, которое подтверждает изначальный вердикт: смерть наступила уже теперь примерно…
Он посмотрел на часы, подсчитывая.
– Все, хорош, – я повернулся, чтобы уйти.
– Но это ещё не всё, – бубнил мне в спину дотошный эксперт. – Температура тела. На ощупь кожа холодная, но на уровне глубоких тканей ещё сохраняется остаточное тепло. С момента смерти в среднем температура тела снижается на градус-полтора в час. Я вот только что замерил ректальную температуру – 34,2 градуса. С учётом условий окружающей среды, этот показатель как раз вписывается в заявленный временной промежуток.
– Ой, слышь, давай без этих ректальных подробностей, – я даже на какое-то время пожалел, что передо мной сейчас стоит не Ручка, а заучка. Хотя с практической точки зрения, знания молодого ценны, он молоток и всё такое.
– Ну и ещё один критерий – высыхание роговицы, – добивал меня Ваня, когда я уже торчал в дверном проеме лаборатории. – У трупа глаза закрыты, а значит, процесс высыхания идёт медленно. Уже успела появиться характерная мутность роговицы, но радужка ещё хорошо различима. Характер высыхания свидетельствует, что прошло не больше десяти часов со времени смерти. Уверен, что Яков Вениаминович точнее бы не определил.
