Прощание с Ленинградом - страница 30
Потом она затихла, только крылья мелко-мелко дрожали, глаза потухали, затягивались белесой пленкой. До сих пор и на всю жизнь будет перед глазами и тупой иглой в сердце этот маленький, бессмысленно убитый комочек жизни. Он прощался с морем и здоровался с ним.
«Здравствуй, море», – говорил он ему, когда оно появлялось сквозь сосны.
«До свидания, море», – говорил он ему, уезжая. Почему он так любил его? Что тянуло его к морю? Тогда он не понимал и не задумывался над этим. Понял потом – великие дальние дали, светлые страны, мечты.
Волна усиливается, ветер гонит ее вдоль берега, тонкая капроновая нить впивается в руку. Лодку несет, перемет тащится за ней, цепляясь грузом за подводные камни.
– Все, отпускай!
Веревка, к которой привязан груз и кусок пенопласта, облегченно извиваясь, пошла в глубину. Ее было с запасом. Но она все опускалась и опускалась. От поплавка лодку уже отнесло, и тот, как бы чувствуя свою безнаказанность, вдруг стал боком и, влекомый грузом, исчез в глубине. Лодку несло от берега, ветер усиливался. Но беда не приходит одна: весла, предательски соскользнув с бортов, давно уже плыли сами по себе.
История заключалась в том, что в конце концов, когда их давно уже несло в сторону Финляндии, на землечерпалке, качающей песок со дна Финского залива, заметили фанерную плоскодонку и двух малолетних дураков, махающих руками. Был период бегов. Для любых конфликтных ситуаций был найден универсальный способ их разрешения. При любой мало-мальски серьезной ссоре он отправлялся в бега. Зимние холода в расчет не принимались, а единственным местом, куда бегать было безболезненно, была дача в Песках.
Для пущей уверенности в себе и чтобы уже наверняка «проучить» бедную мать, а заодно и деда с бабкой, ну и само собой нагуляться вдоволь, писался следующий документ: «Даю себе слово, что (число месяц год) убегу из дома. Будь я проклят, если не убегу. Подпись».
Подпись, для пущей верности, скреплялась кровью, выделенной из проколотого специально пальца. После подписания сего документа никакие обстоятельства (перемирие и т. д.) уже не могли повлиять на принятое решение, и точно в назначенный срок, прихватив кое-какие необходимые вещички и провиант, он покидал теплую ленинградскую квартиру.
12 марта 1969 г.
ДНЕВНИК
Убежал из дома из-за ссоры с матерью. В 15:30 сел на трамвай и поехал. Меня провожал Бышек. Все-таки он у меня лучший друг. Я ему только доверил свои планы.
В 18:00 прибыл на место. Залез в жилище (маленький чердак в сарае, о наличии которого никто не знает), зажег свечу.
Дождался темноты и пошел к Тольке. Я его встретил у ворот. Он собирался уходить, хорошо, что я вовремя подошел. Мы с ним пошли к Гоне. У него пробыли до девяти вечера. Потом разошлись по домам. Я пошел в жилище, в жилище холодно, но я закутался в старый матрац и стал читать книгу (я захватил с собой несколько книг). Потом задремал.
Проснулся ночью. Было холодно. Старался опять заснуть, но ничего не получалось. Сон не лезет. Встал, выбрался из жилища. В сарае нашел старую керосиновую лампу, там же нашел и керосин. Притащил лампу в жилище, зажег. Стало светлее и свечу можно было потушить. Пошел опять на улицу. Все небо усыпано звездами. В городе такого не увидишь. Воздух чистый, приятный. Пробую пробраться в дом. Не выходит. Пробую пробраться в парфенон (бывший коровник, переделанный для жилья). Окно поддалось. Вхожу. Нашел чайник, две керосинки, чашки, стаканы. Беру керосинку, чайник и один стакан. Воды нет. Засыпаю в чайник снег. Снег чистый, в городе такого нет. Все это волоку в жилище. Чайник вскипел быстро. Только хотел налить себе чаю, но оказалось, что ложки нет. Делаю из проволоки ложку. Чай на редкость вкусный, хотя это одна вода с сахаром, чая я не нашел. Делать нечего. Скучно, еще продолжается ночь. Пробую заснуть. Заснул. Под матрасом не так уж тепло, но все равно сплю крепко, без снов. В городе так не поспишь. Просыпаюсь – уже светает.