– Это мой сын Михаил, – говорил всем отец, и подошедшие удивленно смотрели на маленького Мишку на костылях.
– Пойдем на второй этаж, – сказал отец. – Тут мест нет. А оттуда все видно.
Мишка кое-как поднялся на костылях по лестнице, и отец усадил его за столик, откуда действительно были отлично видны зал и сцена. Тут к отцу подлетела женщина в черной блузке и брюках и, подмигнув, сказала, что его ждут в гримерной.
Отец ушел, а Мишка сидел и смотрел, как музыканты на сцене настраивают свои инструменты. Люди за столиками пили и ели. Немолодая дама с короткой стрижкой спросила Мишку, свободно ли место напротив, и он разрешил ей сесть.
Музыканты настроились и затихли. На сцену вышла та самая женщина в черных брюках и объявила первого выступающего.
Появился высокий молодой человек с пышными кудрями и, уставившись в листочек, начал читать. Музыканты поддерживали его звуками. Когда было грустно, они наигрывали тихо и трагически, а когда весело – громко бренчали. Но в основном было грустно. Мишка сначала слушал, что читает молодой человек, но там была какая-то ерунда, написанная от лица женщины про ее же ноги. Мишка почувствовал, что его собственная нога заболела. Дама со стрижкой листала меню. Парень на сцене читал и читал. Наконец музыканты дали последний какофонический аккорд, парень опустил листочки, в зале захлопали. Отца все не было.
– Для тех, кто родился в Советском Союзе! – объявила ведущая следующий номер.
На сцене появились две женщины в коротких юбках. Сели за столик, закурили.
– Ну, и как все было? – томно спросила одна у другой.
– Знаешь, как в детстве. Когда мультики ждешь. Весь день ходишь, посматриваешь на часы… без одной минуты шесть включаешь телик. А там…
– Что там?
– А там опять кукольные! Я в детстве ненавидела кукольные мультики!
Дама со стрижкой громко засмеялась. Мишка не понял, что ее рассмешило.
Официантка принесла ей напиток в высоком стакане.
– Тебя тогда еще в проекте не было, – сказала дама. – Хочешь что-нибудь?
– Нет! – испугался Мишка. – Я папу жду!
– А где же он?
И тут на сцену вышел отец.
– Вон он! – обрадовался Мишка.
О! – удивилась женщина. – Ты его сын или внук?
– Сын, конечно! – Мишка не понял ее ехидства.
У отца было красное распухшее лицо, будто его укусила оса.
– Добрый вечер, – сказал он своим красивым голосом и потом пробормотал что-то еще, Мишка не разобрал.
Двое мужчин с бокалами в руках стояли неподалеку, у перил.
– Это Мелихов, что ли? – сказал один другому, и Мишка узнал свою фамилию.
– Он.
– Фигасе. Три года назад в одном фестивале с ним выступал. Он тогда так катился, я думал, не выберется.
– Да что ему станется? Мажор. Просаживает папашины деньги.
– Как всегда, под мухой.
Отец перестал бормотать в микрофон и запел. Музыканты поддержали. Пел он хорошо, выравниваясь и как будто трезвея, и только иногда издавал слишком резкие ноты.
– Лажает, – сказал мужчина с бокалом. – Но интересно лажает.
Дама со стрижкой не сводила с отца глаз.
– Следующую песню я посвящаю своему сыну, – сказал отец, посмотрев наверх, и множество других тоже посмотрели наверх.
Мишка вжался в стул.
– У него сейчас болит нога, – добавил отец. – Но я уверен, что очень скоро он поправится и вырастет большим и сильным.
В зале поддержали его слова и захлопали невидимому Мишке.
Ему было ужасно приятно и ужасно страшно. Мишка замер и уставился в салфетку, лежащую на столе. Отец запел. Медленно и ласково. Это была песня про что-то непонятное и запутанное: про часы, и старый дом, и море, и любовь. Это была очень хорошая песня про жизнь. И когда в конце все захлопали, Мишка тоже захлопал.
