– Что прекратить? – удивилась я.
– Прекрати руками возить по лицу. Тебя тошнит, что ли?
– Не знаю.
Через год дом продали. Мы всё собирались съездить туда просто так, но так и не доехали.
Еще через год я влюбилась. Cлучилось это в Крыму, в поселке Морское. Мы там жили большим палаточным лагерем. Максим приехал из Донецка с родителями. У них был новый «фольксваген», комфортабельная палатка и буженина на завтрак. Кто бы мог подумать, что так живут шахтерские семьи. По сравнению с ними мои родители-инженеры были жалкими нищебродами. С улыбкой молодого барчука Максим поглядывал на наши люмпенские разборки из-за того, кто съел последний хлеб или сахар. Несмотря на свои тринадцать, я к тому времени уже не раз проштудировала «Темные аллеи» Бунина и видела между мною и Максом понятные расклады. Смазливая чернавка и прекрасный барский сынок. Это будоражило.
По вечерам дети собирались на берегу и играли в дурака на большом плоском камне. Однажды все разошлись, а мы с Максом остались сидеть напротив друг друга.
– Может, поцелуемся? – нахально спросил Макс и не стал дожидаться моего согласия.
Он явно целовался не в первый раз. Натуральный барин. Я потом долго лежала в палатке, смотрела в крышу и улыбалась как дура.
А на следующий день я увидела Максима и еще одного мальчика. Они стояли на берегу моря и кидались крабами. Попадая в камень, крупные крабы бились, как посуда, у них отлетали клешни и еще некоторое время беспомощно шевелились. Именно это мальчикам и нравилось.
– Прекратите! – крикнула я.
Макс остановился.
– Они же живые!
– Ну и что, – Макс пожал плечами. – Они тупые.
– Это вы тупые!
Макс покрутил пальцем у виска. Его приятель заржал. Вечером, когда все ушли, Макс снова хотел меня поцеловать, но я его отпихнула.
– Все? Любовь прошла? – не смутился он.
– Не знаю, – честно ответила я.
– Ну и ладно, – Макс поднялся. – У тебя усы растут, кстати.
– Что?!
Макс заржал и пошел к своему костру.
Вечером я сидела в палатке и долго рассматривала лицо в маленькое зеркальце. Под носом и правда был какой-то пушок, который от загара стал темнее.
Ночью очень хотелось поплакать, но рядом в палатке спали родители. Я долго хлюпала носом и вертелась, потом, наконец, уснула и увидела деда Лешу. Он сидел перед шахматной доской, закинув ногу на ногу, с неизменной папироской в руке. Спросил:
– Ну что, простила меня?
Я сразу догадалась, о чем он.
– Простила, – говорю. И чувствую, что и правда простила.
– Это хорошо, – говорит дед Леша. – Что ты успела меня простить.
– Почему?
– Потому что я умер.
Утром оказалось, что Макс с родителями уезжает. Палатки были собраны и загружены в машину, костер залит. Макс притащил нам остатки провизии в двух пакетах. Смотрел печально и виновато.
– Уезжаем, – сказал он.
– Понятно, – сказала я.
– Ну, пока, – сказал он.
– Спасибо за продукты.
– Фигня.
Он хотел сказать что-то еще, но его отец раздраженно засигналил – вся семья уже сидела в машине. Макс махнул мне рукой и быстро пошел на своих длинных загорелых ногах.
Получалось, что я испортила наш последний вечер. Но Макс не сказал мне, что это наш последний вечер. Все казалось какой-то дурацкой ошибкой.
Намного позже я поняла, что это классическая формула, почти аксиома любви.
