– Повод чего? – не понял Арсений.
– К преступлению, – мягко подчеркнул адвокат.
– К какому преступлению? – посерел лицом ответчик.
– Которого вы не совершали, – разъяснил адвокат. – Мы никому не должны доказывать, что мы не жертвенные животные, бараны. Не сайгаки и не лани. Я уж, точно. Но нужно запутать следствие в такой тупик, чтобы они счастливы были от Вас избавиться.
– Как это избавиться? – воскликнул Арсений.
– Фигурально. Спихнуть дело в мусор, снять с номера, порвать признательные показания и сжечь улики. У Вас есть про запас какие-нибудь улики? Давайте, тут же сожгу. Ну я так и думал про умного человека. Наш козырь – отсутствие козырей. Зачем нам с Вами хороший прикуп, если мы невиновны, то есть мы – вне игры. Ведь верно?
– Не только вне, но и никогда не играю в игра без правил, на незнакомых площадках и с чуждыми игроками, – всполошился вполне правдиво географ.
– Вот! Поэтому главное – предельная откровенность с защитой, у которой, у самой, рыльце, может, болит. Оттого скажите мне, не таясь – для чего, с какими посторонними намерениями Вы посетили недавно в больнице пожилую, этот божий цветок, а потом и прибежище дней ее печальных. В чем Ваш глубинный, если хотите, шкурный в высоком душевном смысле интерес? Не подлые же деньги, в самом деле. Не поверю. Что Вам от цветка было нужно?
– Знаете, я уже сообщил и лейтенанту, и майору, что случайная встреча с какой-то медсестрой привела меня ночью подежурить возле пожилой женщины. Потом безмолвная фактически ее просьба о старой одежке, этот чемоданчик. Вот и все. А майор на УАЗике тут как тут. Все.
– Все? Ах как красиво, – сморщился адвокат. – Человек без глаза ночует в палате с пожилой женщиной и обреченно бредет ночью в неблагополучный район по ее просьбе. Любой безмозглый опер найдет над чем задуматься. А старушка-то что, жива, Арсений Фомич, или как?
– Да я же…
– Ладно. Хорошо. Минуту.
Адвокат судорожно похлопал себя по карманам, вытащил сотовый, пощелкал кнопками и с легким стоном: " ох как нехорошо, ночь…" прижал ухо. Через минуту кто-то на другом конце откликнулся.
– Ало, извини-прости. Павлов…Да. За городом, дома празднуем. В узком. Если буду людей звать – ты первый…Слушай, тут чепуха. Старушка у тебя в больнице лежала…А? Двоепольская…Аркадия…Точно, Самсоновна. Лежит? Как миленькая…Превосходно…Да, чепуха. Пламенный супруге. Надеюсь – она рядом? Ах ты шалун… – масляно засмеялся Теодор Федорович и щелкнул трубкой.
– Да уж, – вздохнул адвокат. – Трудное дело, неподъемное, непролазное, чреватое коликами печени. Глухое какое-то. Не нравится мне это.
– А с ней что-нибудь стряслось? – тихо спросил Арсений.
– С кем?
– С бабушкой. С …Аркадией…Самсоновной?
– Кто такая?
– Ну, старушка. Кандидат в умершие. И еще Феня, квартирный страж, совсем пожилая.
– А почему должно стрястись? В сводках ничего нет. Думаю, милый друг географ, к утру все благополучно разрешится. Я сейчас напишу толковое отношение, а Вы идите-ка, правда, досыпайте в опочивальню, на вас ни лица, ни физиономии нет. Давайте-ка только вот что, – и толстяк, кряхтя, опять сунулся за дверь. – Сержант, – зыкнул он, – неси улику клиента. Долг есть долг, – умиленно распахнул он руки.
Когда фибровый чемоданчик лег на стол, и толстяк решительно взялся за замочки, Арсений предупреждающе возразил:
– Там, возможно, бомба.
– Обычная, с часовым взводом или на вскрытие? – ухмыльнулся адвокат.
