– Не думай об этом, Филиппка. Не нам судить. Они закон знают им виднее.
Из-за двери выглянула Антонина Петровна, тятенька встрепенулся, как будто стряхнул с головы упавший лист, взял у сына корзинку с салом и вошел в дом.
Все вместе они поднялись на второй этаж, Антонина Петровна отодвинула щеколду в угловой двери, перед ними открылась залитая светом от большого окна, крошечная комнатка. Она была такой маленькой, что часть Анны Петровны находилась за дверным проемом. У стены стояла аккуратно заправленная кровать, под окном табуретка и маленький столик. Тятенька достал из-за пазухи небольшую иконку, поцеловал сам, дал поцеловать сыну и поставил на стол. Торбу со скрабом засунули под кровать.
– Завтрак в восемь, обед в гимназии, ужин в восемь, воду в чан гимназисты носят по очереди, уборная на заднем дворе, баня через забор на соседней улице. Вроде все. Да, гостей не больше двух.
– А сестер?
– Сестер можно…
Твердо отчеканила и вышла из комнаты. Тятенька сел на табуретку.
– Там, на Сенной улице есть библиотека, запишись, вот 20 копеек. Да и на калачики держи 80 копеек. Скоро маменька соберется, приедем в гости, там будет видно, что еще за нужда появится.
Никита Демьянович встал, обнял сына, и начал спускаться по скрипучей лестнице. Филипп поплелся за ним, еще не осознавая, какая жизнь ждет его в Астрахани, но подумал, что с городовым ему придется встретиться еще не раз… И городовые будут разные…
Городничий: …А вот вам, Лука Лукич, так, как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно насчет учителей. Они люди, конечно, ученые и воспитывались в разных коллегиях, но имеют очень странные поступки, натурально неразлучные с ученым званием…
Н. В. Гоголь (1836)
Сегодня первый день занятий в Астраханской мужской гимназии. В двери стучалась, приглашая к завтраку. Антонина Петровна. Филипп почти проспал, потому, как очень долго не мог заставить себя задремать, все думалось о доме, о маменьке, папеньке, сестрах-веселушках. Вчера, до вечерни, прибегали Лёля и Нюта, принесли два петушка на палочке, расспрашивали о домашних, о соседях, тискали как маленького, еле отбился, а они хохотали, отмахиваясь ладошками. Проводил девчонок до Женской гимназии, которая стояла в ста метрах от мужской. Они забежали в парадную дверь, а Филипп медленно побрел назад, внимательно разглядывая здание, в котором ему предстояло учиться целых пять лет.
Двухэтажный дом с желто-песочным фасадом и белой лепкой стоял в глубине тенистой аллеи, большими окнами, смотрел на улицу сквозь зелень тополей. Справа к нему примыкал флигель, слева были сделаны пристройки, где, видимо, находились рекреационные залы, классы и всякие хозяйственные помещения. У входа во двор красовались две каменные арки с железными в них воротами, которые были закрыты.
Вернулся на квартиру почти затемно. На первом этаже умылся, поливая одной рукой себе из ушата холодную воду, в темноте развешал на деревянную спинку кровати форму, на стол положил фуражку, разделся. И только теперь зажег маленькую свечку, пододвинул ее к иконке, которую подарил тятенька, прочел молитву… И лег. В голове опять закружились события дня. Уже петухи полуночные запели, а Филипп все не мог отойти ко сну.
Итак, Филипп Кантемиров стоит перед железными воротами, ведущими в новый для него мир, среди десятков гимназистов, спешащих войти здание. Его подталкивают, задевают за руки. Все, готов, входит в кем-то открытую воротину. За ней стоит сторож, который, увидев незнакомого ученика, громко и важно выкрикивает.
