Де ла Крузо и Луис Фернандо Диас переглянусь, и последний чуть подтолкнул товарища посередине, – топай давай!
Товарищи уже почти дошли до распашных дверей капитанской каюты, в которую можно было войти с верхней палубы, как вдруг совсем юный голос закричал что есть мочи, – капитан! Капитан!
Хуан Антонио и два друга обернулись и подняли глаза, к небу, вперёд к носу судна на вершину фок-мачты, где в деревянной полуоткрытой бочке-площадке, а правильнее сказать «вороньем гнезде», закреплённом над марсовой площадкой, вертелся вперёдсмотрящий, держа в руках подзорную трубу. Сейчас он рассматривал разрушенный утёс.
– Капитан! – закричал тот, и перевалившись, через гнездо, спустился по тросу с завязанными узлами на палубу. Совсем юнец, с зорким взором, он не чурался и не пугался того кровавого ужаса, который смог пережить, и благодаря в том числе ему он своевременно поднял криком всю команду, увидев идущие с обеих сторон вражеские корабли. Если бы не он, El Peregrino не смог бы совершить важный манёвр, уйдя из-под обстрела в первые минуты налёта. Сейчас, перескакивая трупы и давя порывы рвоты от увиденных оторванных конечностей и изрубленных тел, а у иных с торчащими из рассечённого пополам лица топоров, добежал до капитана и его товарищей.
– Капитан! Капи… – начал светловолосый босой юноша, одетый в черные хлопковые шорты и белую рубаху с длинным рукавом. Его лицо было загорелым, соломенные волосы, и без того выгоревшие на солнце отливали платиной, а голубые глаза горели.
– Тише Гильермо, тише… – начал капитан, смотря своим суровым кареглазым взором в его не испуганные, не смятенные от ужаса, но удивлённые глаза, – если не волна, и не французы, что заставило тебя оставить свой по…
– Капитан! – ещё шире округлил глаза хоть и жилистый, но уступающий мощи капитана юнец, и понял, что стоны и крики чуть затихли, и все, кто находился на палубе обернулись к трём капитанам и вперёдсмотрящему, так рьяно покинувшему пост, который он не оставил в момент сражения. Прокашлявшись, Гильермо понизил тон и тихо предложил, – капитан, пройдёмте в вашу каюту!
– …уже молодёжь диктует нам что делать. Куда катится это мир!? – усмехнулся Диего, и не отпуская рукоять клинка, застонал от боли, – ну, чего стоим?!
Хуан Антонио был с командой на короткой ноге, уважая каждого, общаясь с каждым, при этом выдерживаю ту тонкую грань, которая обеспечила ему уважение со стороны команды как капитану, которому не безразличен корабль и судьба его членов вместе взятых, и по отдельности каждого. Поэтому и панибратского отношения никто не хотел допускать, ни по отношению к капитану, ни друг к другу. Оценивая взволнованный взгляд юноши и его расторопность, испанец кивнул, – ну пойдём… промочишь горло заодно в теньке. Только быстро, мало ли…
– Да-да, капитан! – перебил юнец, проскочив между ними свое тонкой фигурой по сравнению с могучими их и раскрыв двери в каюту, дождался пока они войдут в ладно обставленный салон, и закрыл, предварительно посмотрев в деревяные жалюзи, что никто не подошёл к двери для подслушивания, хотя, впрочем, за этим никто из матросов, офицеров и прочих членов команды разного ранга и рода занятий замечен не был.
Хуан Антони и Луис Фернандо усадили в одно из удобных кресел раненого товарища. Луис взял из буфета закреплённый серебряный кувшин с гравировкой фамильного герба Де ла Крузо, наполнил один из серебряных стакан и отдал Наварра. Хуан Антонио, которого с полуночи одолевала жажда, наполнил второй серебряный стакан до краёв и протянул юноше.
