Провинциальная богема. Сборник прозы - страница 13

Бабки жалобно нашептывали:

– Поплачь, Анна, поплачь… Легчее станет.

Анне не было тяжело на душе, лишь иногда, как порыв ветра, всплывала невесть из какого далека ностальгическая тоска. Она укоризненно щемила сердце, но вскоре отпускала… Женщине было тяжело физически. Сидеть часами перед людьми неподвижно, как на смотринах, выглядеть подавленной и горемычной – несладкая для нее участь. Усталость вызывала раздражение от всего: от любопытных, испытующих взоров соседей, от ноющей боли в пояснице, от легкого трупного запаха и всей этой траурной обстановки. Ее также нервировали перспективы на сегодня. Длинный, бесконечный день надо превозмочь: и похороны, и кладбище, и суетные поминки! Мучили досада и печаль. И не сбежать никуда от этих тягучих, угрюмых ритуалов.

Иногда она всматривалась в опухшие губы покойника и вспоминала о том, что этот мертвый, обезображенный смертью человек ее любил! Он любил, а она не знала, что это такое. Что есть любовь? Это было неведамое и не испытанное ею чувство. Ему нравилось унижение и покорность – потеря своей сущности. Человек превращается в нечто, похожее на пластилин. Лепи из него что хочешь, бей как хочешь, а он будет ползти за тобой по жизни, радуясь твоим забавам над ним, и благодарить тебя за то, что ты есть Идол его слабости, символ его чистой любви…

По лесу двигалась траурная процессия. Тридцать человек шуршали подошвами по сухой мягкой земле, разгребая в стороны увядшую, пожелтевшую хвою. Величественные сосны раздвинулись вдоль дороги, принимая в объятия своих корней очередного усопшего. Меж их стволов нашли приют сотни таких же бывших людей, как Иван. На память об их земном существовании остались надгробные плиты, деревянные почерневшие кресты да покосившиеся ветхие ограды.

Красный с черными рюхами гроб плыл, как по реке ладья, к последней своей пристани, где суждено было Ивану кануть в Лету. Все понимали, что это заключительный реверанс прошедшей жизни от грешного и безмолвного тела и в ужасе мысленно примеряли это мгновение и к своим исходам…

Солнце скрывали тучи. Кладбище дышало на людей промозглым, холодным ветром, они ежились и вздыхали, словно на них обрушилась поздняя ноябрьская осень. Казалось, сама прохлада эта была мрачной. Однако лето еще было в разгаре.

Анна шла в этой процессии первой за гробом и сосредоточенно смотрела на раскосый, зловещий крест, выбитый на могильной плите, которая лежала на борту грузовой машины впереди гроба, покачиваясь на волнах кривой колеи и побрякивая. Анна боялась обернуться, не желая встретиться глазами с ненавистным деверем. Он шел в двух метрах от нее, и она спиной ощущала жгучее прикосновение его сверлящего взгляда. Эта дорога, казалось, тянулась бесконечно, и этот тяжелый взгляд, словно могильная плита, что брякала в машине, давил на ее хрупкие плечи, становилось невыносимо и жутко.

Когда представитель предприятия, где трудился Иван, произносил речь о невосполнимой утрате, Анна равнодушно смотрела на лысую голову выступавшего. Ей стало мерещиться, что голова эта, будто череп, клацала челюстью, и шум потустороннего мира разлетался из нее по всему лесу…

Когда последний кусок дерна уложили на могилу, Анна снова ощутила на себе грозный взгляд Петра. Она не смогла выдержать его внутреннюю силу – отчаянно зарыдала, и слезы у ней полились впервые…

Анна проснулась встревоженная и уставшая. За окном брезжил рассвет. Утренний полумрак успокаивал, однако тяжелое чувство, порожденное сновидением, не исчезало. Тело ее налилось свинцовой тяжестью, ноги тянуло от кончиков пальцев ноющей струной. Она лежала с открытыми глазами и пыталась разгадать тайну страшного сна. Происходившие там события касались ее непосредственно и с долей издевки. Она видела их, как участница, как тайный свидетель этого потустороннего процесса. Объяснить такое было невозможно. Хотелось отрешиться от этой иллюзорности, но что-то значительное и важное скрывалось за подобным наваждением.