– Да уж… Гости из космоса редко к нам заглядывают, – скрипнуло кресло.
– Кстати, табурет, познакомься, – сервант указал на пришельца, хотя табурет и без того пялился на него, пытаясь разобрать, что за чудо природы находится перед ним. – Осколок звезды.
– Превосходно, – засмеялся табурет. – Космическая пустота, видимо, тоже действует на нервы и хочется какой-либо скромной компании, типа нашей.
Его смех внес странную непредвзятость в обстановку и стало легче дышать.
– Не плохо бы открыть окно, – сказал стол, с аппетитом облизывая донышки тарелок.
– Ни в коем случае! – воспротивилось кресло. – Я и так простужено и сквозняк без сомнения сведет меня раньше срока в могилу.
– Я согрею, – пробасил камин, поигрывая угольками.
– Может быть, незваный гость расскажет нам о себе? Мы ведь обыкновенные провинциалы, и совсем не знаем, что творится в мире. Когда-то у радиоприемник были в порядке какие-то его там резисторы, так… – заговорил сервант. – Да и когда-то с нами жила потрепанная газета, но камин не рассчитал свое тепло, и теперь пепел бедняжки развеялся по комнате и превратился в пыль.
– Любишь ты вспомнить эдакое неподходящее. Ну, виноват, – камин пытался оправдаться, но не нашел, что сказать, и лишь вздохнул, – Но теперь-то уже поздно что-то менять.
– Менять никогда не поздно, – с умным видом произнес осколок и после короткой паузы продолжил, – ибо все находится в постоянном движении. Когда меня несло по Вселенной, мне казалось, что никакого движения не существует – все было так стремительно и столько вокруг было пустоты! И лишь врезавшись в вашу планету, я понял, насколько сильно меня разогнало время. Движение – это смысл жизни!
– Ну-ну, – только и произнесло старое кресло, которому, судя по всему, не понравились манеры гостя.
– Полноте говорить о философии, давайте лучше вздрогнем, – табурет поднял свою стопку. – За гостя!
Все выпили. Книжную полку передернуло так, что из нее вывалился томик малоизвестного поэта, и стихи, как бусы, рассыпались по полусгнившему паркету.
– Ой, прошу прощения! – краска залила ее, и она в смущении стала собирать стихи, ускользнув тем самым от интригующего взгляда звездного гостя.
– Интересно, а там, в созвездии Скорпиона, есть жизнь?
– Есть, – коротко и нехотя ответил осколок и, чтобы не вдаваться в подробности, добавил: – Она ничем не отличается от вашей.
В комнате повисло натянутое молчание, которое, впрочем, длилось не так долго – старое кресло чихнуло и попросило извинения.
* * *
На этом месте следовало бы прервать повествование, так как гусиное перо, которым пишется вся эта история, утомилось и захотело спать. Однако чернильница воспротивилась этому – несмотря на свой скверный характер, она все же хотела знать продолжение.
– Все-таки осколок мне даже чем-то симпатичен, – принялось рассуждать вслух перо. – Как ты думаешь, не сделать ли нам из него положительного героя?
– Ну да, – без особого восторга произнесла чернильница. – Я только не понимаю, зачем он нужен, положительный герой?
– Эх ты, чернильница, любишь ты все такое этакое… Впрочем, я подумаю об этом. Так на чем же мы там остановились?..
2.
От выпитой водки все повеселели, и табурет, рассказавший пару анекдотов, вдруг неожиданно произнес:
– А все же мы живем ужасно плохо!
Осколок посмотрел на него пьяненькими глазами, словно пытался понять смысл данной фразы.
– Вспомните, господа, как жили мы раньше, когда существовали люди, – продолжил табурет. – После того, как они перенажимали всевозможные кнопки, мы потеряли смысл своего существования. Мое предназначение – место для сидения; на кровати должны спать, в серванте – храниться посуда; и это всякий раз должно быть востребовано. Уважаемое кресло, вспомни, как ты весело раскачивалось, чувствуя на себе юное тело. О, это была прелестная девчушка! Ее белоснежное платье серебрилось под лучами солнца… Теперь от него осталась лишь серая грязная тряпка, что висит на заборе, сырая от дождя.
