– Ну что, пойдем в дом? – спросил табурет, затушив окурок.
– Иди, я чуть позже.
Оставшись один, он стал с наслаждением вдыхать аромат ночи, таял в ее тишине и непроницаемости. Он посмотрел на звезды с плохо скрываемым презрением, но в то же мгновение извинился за свой взгляд.
«Действительно, звезды прекрасны! Они сверкают, как льдинки, и несмотря на свой холод, все же дарят свет. Они совсем не похожи на того, кто считает их своей плотью. А если это так, то…»
Под навесом заворочались дрова, словно увидели неприятный сон.
«Неужели она предпочтет его? Нет, я не вынесу этого!» – и он, докурив, вернулся в дом.
Дверь в комнату была открыта.
Радиоприемник замер на пороге – звездный проходимец ласкал его возлюбленную, целовал в жаркие уста, ползал по ней, как червяк в дождевой луже…
«О господи!» – прошептал бедный радиоприемник; у него закружилась голова, стало трудно дышать и он едва-едва выполз на улицу.
Свежий воздух малость отрезвил его. Неожиданно ночь показалась ему сыровато-душной, и он заметил, как с севера надвигаются свинцовые грозовые тучи.
Радиоприемник медленно вскарабкался по лестнице на крышу, вдохнул полной грудью сладко-прозрачный воздух, пристально разглядывая приближающуюся грозу; и чем ближе становились тучи, тем сильнее ему хотелось сделать шаг им навстречу…
Маленькие детальки и осколки корпуса рассыпались по грязной земле.
* * *
– Нет! Я не могу об этом писать! – перо возмущенно зашагало по столу. – Ну зачем, ну зачем он это сделал?
– А ты, так долго живущий со мной и во мне, ради меня бросился бы в огонь? – спросила чернильница, бросив на него пристальный взгляд…
* * *
– Сколько можно! Оставь ее в покое! – старое кресло громко заскрипело.
Осколок встрепенулся, но нагловато спросил:
– Мы вам мешаем?
– Она не принадлежит тебе. Может быть, у вас там, в космосе, так принято. А у нас не развращают девушек, которым в скором времени под венец… – кресло закашлялось. – Оставь ее!
– Откуда вам знать! Вдруг я люблю ее? С первого взгляда. Вы закисли в своей комнате и забыли, что существует такое чувство, как страсть. И может быть, я прилетел сюда именно для того, чтобы еще раз напомнить вам об этом.
– Железо не летает. А ты – обыкновенная ржавая болванка! – сказал сервант, которое за всю свою жизнь не обидел даже мухи.
Осколок выдержал паузу и, прислушавшись, сказал:
– Я слышу, как приближается гроза. Огненная молния продырявит крышу вашего сарая, и тогда вы исчезнете в огне и дыме. О, сколько бы я отдал за то, чтобы насладиться созерцанием великого пожара! Вы превратитесь в пепел, и я буду топтать его, смешивая с грязью…
– Замолчи! – кресло издало звук, похожий на предсмертный стон.
Гроза тем временем приближалась неумолимо – и даже доносился металлический скрежет, словно там, за окном, уже сидела смерть и точила свою косу.
– Что это? – прошептала полка, вырвавшись из объятий звездного гостя.
– Гроза, – ответил за него разбуженный стол.
Гулко хлопнули ставни, стекла зазвенели, и после очередного удара грома в комнате многие проснулись, и в доме запахло гнилью и паникой.
– Я боюсь, – вздрогнула книжная полка и стала искать глазами радиоприемник. В суматохе спросонок никто, кроме нее, о нем и не вспомнил.
Стекло звякнуло, разбилось, и в комнату ворвался дикий ветер.
– Господа, поздравляю вас с концом света! – весело произнес сервант, пытаясь поднять настроение окружающих.
