Провинциальные тетради. Том 1 - страница 36



Когда от прошлого витийства
Остался жалобный сквозняк
И не разменянный пятак;
Когда уже любовь в награду
Тебе подносят, как бокал,
Что до краев исполнен яду;
И под чужую серенаду
Ты понимаешь смысл начал
И то, что разум обнищал,
И нужно выпить все до дна —
Как хорошо, что жизнь одна!
Что ж, Моцарт выжит был Сальери!
Но что с того и что потом?
И будь семь пятниц на недели
И пядей столько же за лбом —
Вы ж сами этого хотели!
Когда, не ведая стыда,
С моей руки пришла беда,
Как постоялец-отравитель,
Что спит в прихожей вместе с псом.
Он мог бы вашим быть отцом,
Но он лишь ангел-искуситель.
Он вам противен, мерзок… Что ж,
За сим и в комнату не вхож.
Раскрой глаза свои, поэт!
Желаешь ли из грязи в князи?
Но этот путь ни в коем разе
Не открывал надменным свет!
Почувствуй холод вековой
На дымной свалке городской;
Средь целлофановых пакетов,
Железок ржавых и бумаг,
Какой еще отыщешь стяг
И поведешь за ним зевак
На берега уснувшей Леты?..
Так кто же чище, кто сильней,
Кто светоносней в этом храме:
Иль инок в посеревшей раме,
Иль коронованный злодей,
Иль горький шут и лицедей,
Пропойца с рожею пророка
Или блудница, дщерь порока?
Кто в этой комнате слепой:
Гомер или певец из Марры?
Кто здесь не чувствует кошмара
И убаюкан тишиной
И легким звуком перегара?
Да ладно, бог с ним, что о том
Писать, переводя чернила…
Мне нравится мой мрачный дом,
Что, вероятно, схож с могилой.
Уж смята пачка сигарет
И сон велит поставить чаю,
Все чаще тянет в туалет,
И на излете мысль встречаю,
Что все смешно, светло и тленно,
Что слово каждое мгновенно,
Что все пройдет неумолимо:
И блеск Афин, и строгость Рима,
Как полуночник из гостей
Средь восхищенных фонарей
Проходит мимо, мимо, мимо…
P. S.
Уж нет огня, не будет сил,
Уж не резон мечтать о лучшем…
Жаль, кто-то лиру раздразнил,
И вот в терзании беззвучном
Родилось слово, и оно
Быть таковым обречено,
Не худшим, видно, и не лучшим,
Пусть не дошедшим – все равно…
Мне нужен пес, чтоб стих стеречь,
Или искра, чтоб это сжечь…
май, 1991

НОЧЬ ЗА ВАГОННЫМ ОКНОМ (1991)

Не знаю, что я пытаюсь отыскать в том черном мире, странном и неизвестном, в том черном мире, что сейчас находится за вагонным окном моего служебного купе – он мне кажется нелепым, иначе как объяснить его существованье?

А черный, потому что ночь…

И у меня нет никакого другого занятия, нежели прикуривать сигарету от сигареты, и небрежно стряхивать пепел в грязный стакан, и тупо смотреть на пожелтевшую раковину, и ни о чем не думать.

Это хорошо – ни о чем не думать.

За окном – едва различимые перелески, тайные и заколдованные; лишь смутные отблески скользят по ним, словно заговаривая от беды. От беды ли?

Пытаюсь поймать далекие огоньки – но только-только протяну руку, как они исчезают, словно никогда и не существовали. Откуда взяться далеким огням среди вековой тайги? – разве что на полустанке, где поезд обычно притормаживает, или останавливается совсем и надолго – пока не прогрохочет встречный.

Дикой страстью веет от этих лесов. И чем-то древним, каторжным. Никогда не был на каторге… Изучаю маршрут…

Смотрю на часы и одновременно на расписание – и уже не могу разобрать: где цифры, а где буквы. Скоро станция, и нужно будить пассажиров. Хотя, зачем? Пусть едут со мной на край света.

Маленький старичок в сером пиджаке и коричневых брюках заглядывает ко мне:

«Скоро, сынок, приедем?»

«С получаса еще».

«Я у тебя водички попью?»

Достаю из вагонного шкафчика чистый стакан и протягиваю ему.