Стук-стук…
«Сонный сторож стучит мертвой колотушкой…»
И нет больше других звуков, кроме колотушки и музыки моего успокоения. И не надо. Мне не нужно того, чего у меня нет…
Восхитительный мир открывается ночью – бесконечный и загадочный; листья тополя шелестят за спиной…
Откуда здесь, на севере, тополя? – видно, деревья всюду спешат за нами…
Но все, что я хочу сказать, не больше, чем слова; и если бы я захотел спеть, то это было бы не больше, чем песня – звуки и ноты вперемежку с буквами; и краски на моем холсте – не больше, чем оттенки цвета, чьей-то властной и безжалостной рукой запрятанного в жестяные тюбики.
Зачем?..
И я не знаю, отчего человек так стремиться понять то, что очевидно и без его ума; и так же то, к чему его мозги пока не подготовлены. Поэтому смута и суета.
Да, но все гениальные идеи человечества рождаются всуе и в спешке; «все гениальное изначально ничтожно». Вот и я, кавардачный человек, пытаюсь думать обо всем сразу, и нет мне надобности приводить в порядок свои мысли, и нет никакого желания писать для потомков – нужно писать для тех, кто рядом с тобой, и не гнуть из себя невесть что, и не придумывать себя, постоянно дрожа перед тем, что скажут о тебе.
Я, должно быть, эгоист, ибо сначала пишу о себе, а потом уже о своем времени.
…Из вагона тяжело вываливается Вовка – мой названный брат – что-то спрятав в руке. Вот, я и о нем напишу…
Улыбается.
«Братан, выпить хочешь?»
Когда я отказывался! В стакане не то портвейн, не то вермут – ныне все одно и то же, да и в темноте не разберешь ни черта.
«Ты чего скучаешь?»
«Так, за жисть думаю»
У меня хороший брат.
Прекрасно пить на свежем воздухе! – трезвенники не замечают этого: пекутся о своем здоровье.
Дайте человеку вечность – и он растеряется: он не знает, что ему делать с бесконечностью. И не суть важно, умрешь ли ты на десять лет раньше или на десять лет позже от положенного срока – я повторяюсь, и даже знаю, за кем…
Мне хорошо здесь, сейчас, именно в эту минуту, именно в этот глоток замечательно-мерзкого напитка; и в рай меня коврижками не заманишь…
А думы о будущем? Пускай об этом думают философы, ломают свои экзистенциальные головы и кричат: «эврика!» Они не знают, что быть дураком намного мудрее. Или, хотя бы приятнее…
«А глазки у тебя, признаюсь, блестят!»
«Ох, братан, не говори…»
Он закуривает, спичка ломается – Вовка матерится; и ищет глазами, где бы присесть.
«Мужики у меня в вагоне отличные. На вахту поехали. Я им три флакона продал… Вон, вываливаются…»
Написал бы, да грешно ругаться на бумаге…
И спеть бы, да голоса нет; и сыграть бы, да откуда в поезде гитара? Среди тишины и ночи даже самый разбитый инструмент способен выдавать чудесные звуки; можно даже не касаться струн, а воздух все равно будет отравлен музыкой. Я отравлюсь ей, и будут мне мозги промывать. Весело.
Я добродушно обнимаю братана и говорю, что пошел к Натке.
«Ну-ну»…
Не спеши… никуда не спеши…
И откуда такая мысль взялась? Путь все торопятся вершить глобальные дела во имя будущего – я слишком ленив для великих свершений.
В вагоне моем все спят, и в следующем – тоже все спят, и, должно быть, видят сны… А мне сны не снятся. Жаль, очень жаль…
Натка в своей серой рубаке и синей юбке. И рубашка легкомысленная – потому что с рюшечками…
Она улыбается мне и я улыбаюсь в ответ.
«Вот, и Славка пришел, как живой», – говорит она и предлагает выпить кофе.
