Гела извивалась. Она стояла на четвереньках и проклинала мужа, проклинала богов и неумелых служанок, вытиравших ее лицо и плечи. Гела проклинала свои длинные волосы, потому что те свисали жирными локонами. Она проклинала свое тело, неспособное быстро родить сына. Гела на несколько секунд замолчала, опустив голову, и Этрэйн даже подался вперед, но кьона тут же закричала.
– Почти, – сказала повитуха. – Старайтесь, ребенок почти появился.
Теперь в комнате кричала не только Гела. Пухлая повитуха взяла новорожденного на руки и обтерла его маленькое тельце. Обессиленная кьона повалилась на пол. Служанки подбежали к ней, положили под голову подушку и принесли стакан теплой воды с сахаром.
Этрэйн собственными зубами перегрыз пуповину и забрал своего сына у повитухи. Он сел рядом с Гелой и положил руку ей на плечо – так генералы хвалят доблестных солдат. Громко, напоказ, немного сверху.
– Ты молодец, – сказал Этрэйн, покачивая ребенка. – Это мальчик. Здоровый мальчик.
– Ему нужно имя, – сказала Гела и зачем-то взмахнула рукой. Ее сил едва хватало, чтобы не заснуть прямо там: в хлеву на соломе. – Хорошее имя.
– Ты права.
– Назовем его в честь моего отца? – спросила Гела. Она приподняла голову и с надеждой посмотрела в глаза Этрэйну. – Он был хорошим воином. Он вырастил меня.
– Твой отец не имел сыновей, а свою жизнь закончил на войне, не достигнув и половины той славы, что снискал мой отец, – ответил Этрэйн. – Слабаком был твой отец, это всем известно, и я не позволю назвать сына в его честь. Нет. Сувэйн – вот его имя. Воин, вождь. Названный в честь деда, несущий знамена. Непоколебимый. Таким и должен быть настоящий кьон.
Гела промолчала. Служанки хлопотали вокруг нее, быстро вымыли, переодели в чистую одежду и отвели в свою комнату. Повитуха забрала Сувэйна из рук Этрэйна, хоть это ей удалось и не сразу. Кьон холодно улыбнулся женщине, когда она убедила его отдать ребенка, и аккуратно вложил сына в ее руки.
Этрэйн вышел из хлева и скрылся в лесу. Он долго шел по тропе, а затем свернул в чащу. Это был его секретный путь, его личная дорога. Она вела через заросли, вниз с холма, а потом к обрыву на берегу. Этрэйн ловко спрыгнул вниз и сел прямо у моря. Кьон снял сапоги и поставил их рядом, и вода волнами накрывала его босые ноги. Он с бесстрастным лицом смотрел в ночное небо, и даже холодный дождь не отвлекал его от мыслей. Этрэйн погрузил руки в песок и поднял голову.
– Я знаю, вы слышите меня, сыновья. Орм… Юный Орм, каким бы хорошим воином ты стал. В тебе были отвага и умение. С самого детства ты давал мне отпор. Никогда не сдавался. И в ту ночь не сдался. Но не ты бы стал следующим кьоном, а Приам. Вот у кого хватило бы духа на тяжелые решения. Даже упертый Тирри не мог совладать с волей Приама. Что за сыновья! Ни один кьон не пожелал бы лучшего. – Этрэйн хмыкнул. – Станет ли Сувэйн достойным? Будет ли он хотя бы бледной тенью вашего прерванного величия?
Никто не ответил на вопросы Этрэйна, но он этого и не ждал. Кьон отряхнул руки, лениво натянул сапоги и перед тем, как вернуться в город, взглянул на море, словно его дикие волны могли принести тела павших сыновей Этрэйна.
* * *
– Я не понимаю, зачем мы собрали здесь всех этих людей, – сказала Гела, кивнув в сторону оглушительных гостей, часть из которых уже мерялась силой.
Этрэйн созвал кьонов всех провинций, и даже тэнн прибыл со своей свитой. Пышная рыжая борода скрывала его сухое лицо и морщины, но преклонный возраст правителя все равно угадывался. Дело даже не в сутулых плечах, не в жидком животе, давно потерявшем былые упругость и прочность. Не в глазах, полных боли, не в десятках шрамов. Дело было в его руках. Скрюченные пальцы, худые ладони. Такой вряд ли мог бы держать меч, но тэнн Хирот не только здорово управлялся с клинком – против его натиска вряд ли смог бы выстоять и молодой воин, полный сил.
