обмакнуло в лужу, как мякиш хлеба —
никогда не чувствовала себя так мало, так глупо.
понаставило вечером звёздных точек,
координаты светил задрало вымпелом.
на прозрачных качелях оттянутых мочек
я к небу прямо в сердце вылетела.
22.10.2008 г.
.
Чёрный
на лице снова похороны;
а в огонь (эпохальный!) льют и льют чёрную жидкость
потухших стихотворений,
в переизбытке её черноты подвожу тёмно глаза,
чтобы красота моя
не ходила на убыль и в сторону
от моего лицевого щита.
на лице по-прежнему похороны.
наёмницы-плакальщицы безнаказанно
опорожняют глаза литрами,
разрывают нехрупкие прутики в
клеткообразной и образной груди,
чтобы освободить
килограммовосотенный птицу-крик.
им же больно!
встань на цыпочки, эти крошечные чернявые точки
не видят за собой гроба.
ночной горшок безотходного неба
опорожняется нам на головы,
а мы радостно спим и смеёмся,
не разжимая склеенной челюсти,
веря, что самые противные дожди
выгуливаются именно по ночам.
мы откровенно удивляемся,
поднимаем нарисованные брови,
с нас сыплется штукатурка,
а нос, как канализация, забит;
искоса окна домов следят
за нашей походкой,
за мелкотой жестов, за цветами шкур,
которые мы мимикрично
подбираем под цвет смога и пыли.
в агностичности стресса
рождается надкусанное и недожёванное «всёвпорядке».
закрывайся ладонями!
ветер упорствует,
ветер по-прежнему невыносим.
11.11.2008 г.
Либрофил, вредно читать без света
увидел бы ты меня в другом свете,
в другом… не в этом.
а то эти софиты
очень назойливы…
назойливы, как
трупный запах, расчленённый на столе
у патологоанатома.
ой ли! вы
говорили мне
своим зубчатым
голосовым тоном?
не больше атома,
плохо слышала, ваш голос – такой крохотный.
лучше бы ты им,
или вы им (как правильно?)
говорил гадости —
приятно слышать, ничего не слыша.
от радости
ладошками захлопала крыша,
а потом отправилась
в дальнейшее странствие.
увидел бы ты меня в другом свете…
хотя бы солнечном,
слепяще-летнем,
когда все софиты погашены, брошены,
а город повязывает галстуки
из электролиний,
когда брови фасадов скошены
пергаментом цвета, а руки
из неба хватают синий.
скажи мне тогда,
как умеешь, по-вселенски тихо,
была бы я (нет или да?)
красивее хоть грамма штриха,
лет десять назад в бумагу вбитого,
одной-единственной
каллиграфичной буквы,
одной лишь части её божественной?
и стала бы я хоть каплю естественней,
будь нарисована на странице?
28.11.2008 г.
В ночь
приходите,
проходите мимо,
таращась затылком
на тугое лицо, неумытое,
из-под глаз цветом выросли сливы,
в них что-то побитое.
в желании диком
ускользнуть и сомкнуться
в солнцесплетении рук
кого-то немёртвого,
да хоть бы заткнуться
остатками крика. да хоть бы запнулся стук
того, красно-твёрдого.
разверстая скважина двери,
как гейзер,
выталкивает залпом потоки
по слизистым света,
потоки душой скрываемых сердцебиений.
не хочется верить,
что жизни соки
сольются в одну раскрытую глотку.
но без сомнений,
текучесть их выйдет боком —
по бедру правому,
закругляясь струёй у щиколотки.
такому, как вы, здравому
не место в моей пиджачной выкладке,
проходите?
так идите.
полуодетая в полунабранной ванной
с недобором
в голове убеждений
наблюдаю столпотворение,
всё оно – вы один.
в духе недобром
меня называете анной.
хотя я с этим именем
совсем не похожи,
хотя в этой цели ношу нечто совершенно отличное,
но чёрт с ним.
о ванны борта вода кипятится, стынем мы.
но самое личное,
что не вместе,
в друг друга друга не вместим,
вы и я по отдельности —
каждый
в скорлупе своей цельности.
