— Да ну? — не поверила Маша. Эта макаронина?
Заговоренная вода творила с ней странные штуки: неудержимо тянуло на болтовню и — ужас! — на хихиканье. Как будто она была одной из тех пустоголовых девиц, вроде Дины Лериной, которые только и знали, что улыбались всем подряд безо всякой причины.
— Я тоже буду висеть в холле, — заявила Маша. — Мой портрет то есть… Среди остальных двадцати, нет, десяти самых выдающихся выпускников. Туда, между прочим, Олежку тоже чуть не повесили, но он вдруг все бросил — и универ, и полицейскую вечернюю академию, — и начал делать детские игрушки.
— Олег Рябов, — нахмурился Дымов, будто перебирая в памяти вереницу своих учеников. — Продвинутая механика, верно?
— Любимчик Лаврова, — наставительно подняла палец вверх Маша, — а Лавров зверюга!
— И никто из вашего многочисленного племени не выбрал своей специализацией лингвистику, — вздохнул Дымов.
— Сами вы… племя, — обиделась Маша. — Мы — Рябовы. У нас амбиции!
— Ну да. Помнится, не далее как две недели назад некто Константин Рябов, пятикурсник с боевки, весьма амбициозно стырил у Глебова рецепт приворота и не придумал ничего лучшего, чем использовать его на Фее-Берсерке… на Инне Николаевне то есть.
Маша о подвигах брата ничего не слышала и зашлась от смеха. Приворожить Фею-Берсерка, беспощадную и мускулистую тренершу, ну надо же!
— Костик у нас бестолочь, — с нежностью признала она. — В прошлом году он…
— Вставайте уже, — перебил ее Дымов, подавая руку. — Есть же стулья, в конце концов. Еще воды?
Она помотала головой — возвращение к реальности отдалось ноющей тревогой в груди.
— Маша, — проникновенно произнес Дымов, бережно подняв ее с пола, и она насторожилась. Не привычная «Мария» и даже не «Рябова» — ох, не к добру такая внезапная фамильярность. — А давайте мы пока вашей семье ничего сообщать не будем.
Началось!
— С чего бы это, Сергей Сергеевич? — нахмурилась Маша.
— Ну мы же не знаем пока толком, что именно сегодня у менталистов бабахнуло. Может, это вообще был чей-то ночной кошмар.
— Чей? — уныло спросила она. У репутации ее отца была и оборотная сторона: связываться с ним никому не хотелось. Проблем потом не оберешься.
Военный офицер в отставке, мастер боевых искусств, заслуженный-перезаслуженный наставник, он не отличался покладистым характером, а уж на пенсии и вовсе стал на диво своенравным.
«Никакого удержу нет», — жаловалась мама, когда отец снова рвался кого-то там обличать и карать.
— Ну вот хотя бы вашего брата, Константина, — пожал плечами Дымов. — Или ухажера. Или… впрочем, надо уточнить радиус воздействия.
— Нет у меня никакого ухажера, — буркнула Маша. — А Костику вообще не до меня! Он из всех братьев самый младший, балованный. У него бурная студенческая жизнь, понимаете ли, он тут берсерков привораживает, я его и не видела с начала года. С чего бы ему такую жуть представлять?
— Я обещаю, — мягко проговорил Дымов, как будто говорил с капризной воспитанницей детского сада, — что доведу ситуацию до сведения ректора и декана ментально-когнитивного факультета. Они обязательно разберутся с тем, что случилось. Но пока мы обойдемся без группы поддержки, да?
— А потом поздно будет, — Маша изобразила, как машет ножом, и тотчас зажмурилась от страха.
— А что, Рябова, у вас есть смертельные враги?
А что, если бы они вдруг завелись, то оповестили бы об этом в письменном виде?
Но в словах Дымова был резон: некому было желать тихой Маше смерти, тем более такой кровавой. Вся эта дичь не могла быть реальной, глупость какая-то.
