Расхрабрившись, Маша поднялась со стула и сухо кивнула Дымову:
— Да нет никаких врагов, Сергей Сергеевич, откуда. Хорошо, я дождусь результатов университетской проверки.
— Вы очень здравомыслящая девушка, — с облегчением улыбнулся Дымов.
***
Здравомыслящая там или нет, однако стоило Маше добраться до комнаты в общаге, как действие волшебной водички закончилось. Она рухнула на свою кровать у окна, радуясь, что соседки еще не вернулись, накрылась одеялом с головой и принялась дрожать от страха.
А вдруг в университете завелся маньяк?
В то, что Маша действительно кому-то умудрилась перейти дорогу, не верилось. Она даже не спорила никогда.
Ну, может, иногда — с Федей Сахаровым, но это по делу! Они второй год соревновались за первое место на курсе и время от времени схлестывались по учебным вопросам. Но Федя был таким лопоухим, что на убийцу никак не тянул. Да в такой смешной круглой голове все равно ничего, кроме учебников, не помещалось, а в этом году его к тому же совершенно перемкнуло на выборе специализации.
Или вот Китаеву Маша на прошлой неделе сказала что-то резкое, но от других девушек он и не такое слышал, потому что был хамом и при этом мнил себя ловеласом. Она сама видела, как однажды Таня Морозова впечаталась в китаевскую лапу шпилькой, тот потом неделю хромал.
Больше никаких конфликтов Маше на ум не приходило.
***
Хлопнула дверь, и веселый Викин голос звонко произнес:
— Вот и тихая мышь наша Маша на Грекова глаз положила!
Рывком сев на кровати и сбросив одеяло, Маша оглядела опешивших от неожиданности соседок.
— Кто сказал, что на Грекова? Кто решил, что положила? — резко спросила она.
Аня и Вика растерянно переглянулись.
— А, ты здесь, — пробормотала Аня, — мы не заметили.
Университет придерживался той точки зрения, что студентов разных курсов и факультетов можно и нужно перемешивать в одном котле. С Аней, четверокурсницей с хозяйственно-бытового, Маша жила с прошлого года. Вика, хорошенькая кудрявая хохотушка, поступила только этим летом, заменив выпустившуюся Олю Ортикову, голосистую красотку, распевавшую по утрам оперные арии.
Маше не было дела ни до кого из них, у нее не хватало времени и желания принимать участие в бесконечном чириканье.
«А у Дины новый хахаль, а Ленка снова губы поменяла, а Таня совсем чокнулась…» Бла-бла-бла. Ну что в этом может быть интересного?
Поэтому обычно Маша делала вид, что она человек-невидимка, и ее неожиданное появление из-под одеяла озадачило девчонок.
Так-то они не были вредными, просто утомительными.
— Ну, — Вика замялась, — Маш, ты только не расстраивайся, ладно?
Что, интересно, ее может расстроить больше, чем сцена собственного убийства?
— Просто в столовке, — подхватила Аня, бегая глазами, — ну, нам запрещено смотреть, да только ведь оно р-р-раз и выскочило из ниоткуда.
— Та-а-ак, — преисполненная мрачными догадками, протянула Маша. — Что выскочило?
— Ну видение… или фантазия, кто его знает, что там у менталистов убежало. Как Андрюша Греков тебе цветы дарит… А сам на одном колене стоит, вот потеха, — Вика толкнула Аню локтем, и та поспешно заткнулась, для верности прикусив губу.
— Какие цветы? — быстро спросила Маша.
— А? — Вика моргнула. — Ирисы вроде.
Застонав, Маша снова рухнула на кровать, уткнувшись лицом в подушку.
Про ирисы она мечтала этим утром — вот на семинаре Глебова и мечтала! Увидела у Морозовой платок с этими цветами и сменила в своих грезах красные розы на сиреневые ирисы. Так ведь приятнее.
