Значит, не кошмары.
Значит, мечты.
Притом совсем свежие, буквально сегодняшние.
— Маш, да не переживай ты, — бодро сказала Аня. — Да Грекова вообще все хотят. Это еще повезло, что все прилично обошлось, без эротики. Аринка вон в коридоре ругается, что на нее какое-то порно выскочило, стыдоба, говорит, она приличная девушка.
— Аринка приличная девушка? — хмыкнула Вика. — Да она каждый день в стельку, собственную кровать найти не может, вчера в душевой заснула.
— Правда, что ли? — оживилась Аня.
— И что, — с отчаянием вопросила Маша, — много народу в столовке было?
— Раз-два и обчелся, — жалостливо соврала Вика.
— А может, это вообще грековская фантазия, не моя?
— Конечно, грековская, — фальшиво заверила ее Аня.
Ах, чтоб их.
Всем же понятно, что если Греков и представляет себя с кем-то, то вовсе не на одном колене и с букетом.
В Андрюшином видении, как пить дать, присутствовало бы черное кружевное белье или еще что похлеще.
— А Ленка из соседней комнаты у нас с ментально-когнитивного, да? — уточнила Маша, размышляя о том, не сменить ли ей внешность.
— Вроде да, — неуверенно пожала плечами Вика. — Только она злая всегда, как собака, не подходи — укусит. На что она тебе сдалась-то?
— Маш, все всё забудут уже завтра, — Аня зашвырнула сумку с учебниками в угол и плюхнулась на свою кровать. — А ректорша тоже хороша: отвернуться, говорит, полагается, покинуть помещение. А они же прям из ниоткуда выскакивают! Что теперь, весь день с закрытыми глазами шлендрать?
Маша ничего не ответила, не в силах решить, отчего ее быстрее кондратий хватит: от ужаса или позора.
От души проревевшись под приглушенно-тактичные разговоры девчонок, она все же собралась с силами и решила, что она сама себе кузнец. Циркуль, как и ректорша, как-то не внушали ей доверия. У них и без нее хаос. Какое им дело до второкурсницы Рябовой, когда весь университет ходуном ходит.
***
В те редкие случаи, когда Маше доводилось заходить в соседние комнаты, она всегда радовалась, что Анька у них вся такая хозяйственно-бытовая. Их скромная обитель выглядела куда лучше, чем остальные: ни трещин на стенах, ни скрипящих кроватей, ни отваливающихся дверец шкафов.
Лена Мартынова указала на колченогий стул, который выглядел столь ненадежно, что Маша осталась стоять. На паутину в углу она старалась не смотреть.
— Рябова, ты совсем идиотка? — все высокомерие этой фразы смазалось шмыганьем. Девчонки болтали: Лена как-то неудачно попыталась исправить себе нос, так что он стал вдвое длиннее обычного, к тому же из него беспрестанно текло. — Теорию вообще не помнишь?
— Так ведь на третьем курсе дают, — робко напомнила Маша.
— А библиотека на что? А учебники для кого? Я что, справочное бюро?
Ох, зря Маша пришла. И правда, Ленка злая как собака. Сложно ей, что ли, ответить на простой вопрос?
— Нет, Рябова, — вдруг смилостивилась та, — узнать, кому принадлежит видение, как правило, не представляется возможным. Как ты отследишь потоки?
— Совсем-совсем?
Видимо, Маша выглядела так жалко, что Лена только глаза закатила.
— Вот что, — посоветовала она недовольно, — иди-ка ты к Плугову с Власовым.
— К кому?
— К сегодняшним героям, Рябова. Экспериментаторам хреновым. Поставили весь универ на уши, и ведь даже не отчислят гаденышей. Декан с них только пылинки сдувает, припадочный наш. Ох, и дернуло меня на менталистику идти, лучше бы я к Бесполезняк подалась, там хоть спокойно!
