Елена уставилась на текст, не веря своим глазам. Она не писала этого. Не могла написать. И все же, это был ее стиль, ее лексика, даже типичные для нее знаки препинания.
Она закрыла файл, затем снова открыла его. Текст был на месте.
«Диссоциативный эпизод?» – клиническая часть ее разума пыталась найти рациональное объяснение. – «Стресс и недосып могут вызывать кратковременные провалы в памяти».
Но слова о «Пандоре» и Савченко… Она не могла знать этого до сегодняшнего вечера. Елена закрыла ноутбук и отодвинула его, словно он мог представлять опасность.
Приняв душ, она переоделась в ночную рубашку, стараясь придерживаться обычных вечерних ритуалов, чтобы успокоиться. Но сон не шел. Каждый скрип в старой квартире, каждый шорох с улицы заставляли ее напрягаться.
Около полуночи, измученная бессонницей, она достала из шкафчика снотворное – последнее средство, к которому она прибегала крайне редко. Проглотив таблетку, она наконец почувствовала, как тревога отступает, сменяясь сонной тяжестью.
Ночью ей снилась та самая картина, только во сне она сама лежала в центре круга из свечей, а фигуры в масках приближались к ней, шепча ритмичные фразы. В их руках были кисти, словно они собирались рисовать прямо на её коже.
«Кто видит дно души, тот сам становится бездной», – шептали голоса.
Елена лежала обнаженная, беспомощная, не в силах пошевелиться. Вокруг нее стояли семь фигур в масках, каждая – с кистью в руке. Первая фигура, в маске, напоминающей античную трагедию, шагнула вперед:
– Страх – первый ключ, – произнесла она голосом, странно похожим на голос Савченко. – Без него нет начала пути.
Холодная кисть коснулась ее правой руки, рисуя извивающийся символ, похожий на змею. Елена хотела закричать, но не могла издать ни звука.
Вторая фигура, в маске с искаженной улыбкой, шагнула вперед:
– Желание – второй ключ. Без него нет трансформации.
Кисть прикоснулась к ее левой руке, оставляя след, похожий на пламя.
Одна за другой фигуры приближались, называли имена ключей, рисовали на ее теле символы: на ногах, на животе, на груди, на шее. Последняя фигура, в маске с пустыми глазницами, наклонилась к ее лицу:
– Отречение – последний ключ. Отпусти себя, и мы перепишем тебя.
Кисть приблизилась к ее лбу…
«Они перепишут тебя», – повторял голос, звучащий странным образом похожий на голос Савченко. Елена отчаянно пыталась подняться, но тело не слушалось. Когда холодная кисть коснулась её кожи над сердцем, она закричала и проснулась.
Дрожащими руками она включила свет и села на кровати. Сердце колотилось, на ночной рубашке выступили пятна пота. Когда дыхание выровнялось, Елена машинально потерла грудь в том месте, где во сне её коснулась кисть. И замерла.
Под пальцами обнаружилась небольшая отметина – красноватый след, похожий на один из символов с картины Кирилла. Елена включила все светильники в спальне и бросилась к зеркалу. Отметка была почти незаметна – тонкая линия, которую легко можно было принять за след от складки одежды. Но её форма слишком напоминала ту миниатюрную дверь, которую Кирилл нарисовал на месте сердца женщины в центре круга.
«Сомато-формное проявление тревоги», – прошептала Елена, пытаясь успокоить себя профессиональными терминами. – «Кожная реакция на стресс и самовнушение».
Она вернулась в спальню и выдвинула ящик прикроватной тумбочки, намереваясь достать еще одну таблетку снотворного. И замерла. На блокноте, который всегда лежал там, она увидела рисунок – именно тот символ из сна, похожий на дверь. Нарисованный, судя по всему, ее собственной рукой. А под ним – текст, написанный знакомым почерком:
