Он повернулся к Елене, движение всего тела, а не только головы – признак искренности, когда кинестетика отражает эмоциональную вовлеченность.
– Тогда я изменил стратегию. Я сделал вид, что ничего не знаю, что принимаю его версию о «побеге» Анны, о её нестабильном психическом состоянии. Я продолжил появляться на мероприятиях, улыбаться, поднимать бокалы. Всё, чтобы оставаться внутри, чтобы собирать информацию.
– И ты используешь меня для этого? – прямо спросила Елена, сознательно выбирая конфронтационную технику для оценки реакции.
Александр вздрогнул, непроизвольная активация симпатической нервной системы, видимая в микромоторике лица и шеи – признак подлинного эмоционального потрясения.
– Нет, – сказал он твердо, заметное усиление голосового тембра и громкости, типичное для уверенного отрицания. – Ты появилась… неожиданно. Когда я узнал, что Савченко интересуется твоей методикой, я решил встретиться с тобой. Предупредить. Но потом…
Он подошел к ней, остановившись на расстоянии вытянутой руки, соблюдая проксемические нормы интимной, но не вторгающейся дистанции.
– Между нами что-то возникло. Что-то настоящее. Что-то, чего я не планировал, – он смотрел ей в глаза, поддерживая непрерывный зрительный контакт – нонвербальный признак либо крайней искренности, либо хорошо отрепетированной лжи. – Я не использую тебя, Елена. Но я и не говорил тебе всей правды. Потому что чем меньше ты знаешь, тем безопаснее для тебя.
Елена смотрела в его глаза, применяя весь свой профессиональный опыт для деконструкции его экспрессии. Микродвижения зрачков, паттерны моргания, тонус лицевых мышц – всё то, что обычно предает лжеца. Но видела только боль, усталость и что-то еще – глубинное эмоциональное возбуждение, активирующее лимбическую систему и проявляющееся в непроизвольной дилатации зрачков при взгляде на неё.
Знакомое ощущение возникло внутри – сочетание когнитивного любопытства и соматического отклика, уникальная феноменология психосексуального возбуждения, возникающего в момент интенсивной психологической близости. Её тело реагировало на него вопреки рациональным сомнениям – классический конфликт между лимбической системой и префронтальной корой.
– А что насчет журналиста? – спросила она, сознательно переводя разговор в когнитивную плоскость, уходя от эмоционального напряжения. – Он предложил мне сотрудничество. Эксклюзивное интервью в обмен на доступ к клубу.
Александр нахмурился, активация медиальных мышц лба – выражение концентрации и настороженности.
– Рябов… Я слышал о нем. Он настойчив, но у него репутация сенсационалиста. Он может подвергнуть тебя опасности, – он помолчал, давая паузу для усиления значимости последующего вопроса. – Что ты ему ответила?
– Сказала, что подумаю.
– И что ты решила?
Елена отвернулась, подошла к окну. Дождь усиливался, капли разбивались о стекло, создавая абстрактные лабиринтные узоры – визуальную метафору её внутреннего состояния, хаотичного и фрагментированного.
– Я не знаю, кому верить, – сказала она тихо, снижение громкости голоса как непроизвольное выражение интимизации коммуникации. – Тебе с твоей историей о мести, которая оказалась не совсем правдой. Рябову с его фотографиями и теориями. Марине с её разорванным сознанием. Даже себе и своим ощущениям я не могу полностью доверять. Сейчас я понимаю своих пациентов с параноидальными расстройствами как никогда раньше.
