– Думаю, часть тебя всегда знала, что в клубе происходит нечто большее, – сказал он тихо, голос резонировал в нижнем регистре, активируя не только слуховое восприятие, но и тактильные рецепторы кожи. – Твоё профессиональное любопытство. Твоя готовность заглянуть за завесу. Это то, что связывает нас с Савченко. И с тобой.
Он осторожно коснулся её запястья – не захват, но прикосновение к точке пульса, интуитивно найденный жест интимного контакта. Елена почувствовала, как её сердцебиение ускоряется под его пальцами – предательская реакция тела, которое реагирует на контакт независимо от когнитивных сомнений.
– Мы не так различны, все трое, – продолжил он, его взгляд не отрывался от её глаз, создавая эффект гипнотического туннеля. – Разница только в границах, которые мы готовы переступить. В методах, которые считаем допустимыми.
Елена сделала сознательное усилие, чтобы разорвать тактильный контакт – микродвижение отстранения, необходимое для восстановления психологической автономии.
– Я не переступаю границы согласия пациентов, – сказала она твердо, её голос стал глубже и формальнее – защитный механизм профессионального дистанцирования. – В этом фундаментальная разница.
– Разумеется, – он отступил на полшага, восстанавливая социально приемлемую дистанцию, демонстрируя уважение к её границам. – Именно поэтому я прошу твоей помощи. Чтобы остановить того, кто их переступает.
Одновременно с отступлением его взгляд на мгновение опустился на её губы – мимолетное, но заметное переключение фокуса внимания, выдающее подавляемый импульс сексуального притяжения. Елена зафиксировала это движение, автоматически классифицируя его как проявление конфликта между социальным контролем и либидинальным влечением.
– Я буду завтра, – сказала она, принимая решение прервать эмоционально насыщенную ситуацию, прежде чем соматические реакции возьмут верх над рациональным контролем. – В клубе. Покажи мне доказательства, и тогда мы решим, что делать дальше.
По пути домой, в такси, под монотонный шум дождя, Елена анализировала свое состояние с механической точностью клинической самодиагностики. Амбивалентность эмоциональной реакции, конфликт между когнитивной настороженностью и соматическим влечением, диссонанс между профессиональным недоверием и личной привязанностью – классическая феноменология эмоциональной контртрансферентной реакции, которую она обычно обнаруживала в отношениях «терапевт-пациент».
Но что, если это не просто контртрансферентная реакция? Что, если Александр воздействует на неё более сложными, более изощренными методами? Она вспомнила странную фразу Рябова о «физических методах предупреждения». Каков истинный масштаб экспериментов Савченко? И насколько глубоко в них вовлечен Александр?
Черно-зеркальная поверхность мокрого асфальта отражала городские огни, создавая иллюзию параллельного мира, перевернутого и искаженного. Метафора её ситуации – знакомая реальность, которая внезапно обрела новое, зловещее измерение.
Кабинет Савченко в клубе был оформлен в том же духе, что и остальные помещения – доминирование глубоких оттенков синего и фиолетового в хроматической гамме создавало специфический психологический эффект расширения пространства и одновременно его интимизации, минималистичная мебель из темного дерева и матового металла, приглушенный направленный свет, формирующий зоны световой иерархии. Но, в отличие от залов для мероприятий, здесь не было драматических акцентов, театральности. Рабочее пространство – аскетичное, функциональное.
