– Что это значит? – спросила Елена, указывая на запись.
Александр побледнел – видимая вазоконстрикция периферических сосудов, реакция парасимпатической нервной системы на психологический шок.
– Я не знаю. Но это доказывает, что она не покончила с собой. Она где-то здесь.
Они продолжили поиски, время утекало. А потом Елена нашла еще одну папку, с кодовым обозначением «ТСО-модификация». Внутри – детальное описание того, как её методика символического отражения была изменена и дополнена элементами гипноза, психофармакологии и… чего-то еще, что она не могла сразу идентифицировать. Техники, описанные в документе, балансировали на границе между психотерапией и нейропрограммированием, с элементами, напоминающими древние практики измененных состояний сознания, но переведенные на язык современной нейропсихологии.
Судя по датам, эксперименты начались вскоре после публикации её статьи. Имена испытуемых были закодированы, но один из кодов она узнала сразу – «КХ-1». Кирилл.
Изучая документы, она с ужасом осознала: Савченко использовал её методику как основу для своих экспериментов. Её подход, основанный на работе с сознанием через искусство в измененном состоянии, был извращен до неузнаваемости. Там, где она стремилась помочь пациентам интегрировать травматический опыт, Савченко создавал новые травмы, целенаправленно формируя расщепление личности.
Но что было действительно тревожным – часть модификаций имела странную, интуитивную точность, словно кто-то заглянул в её сознание и развил идеи, которые она сама едва осмелилась сформулировать даже в мыслях. Как будто Савченко каким-то образом получил доступ не только к её опубликованным работам, но и к тем интуитивным прозрениям, которые она сознательно исключила из научных публикаций как этически сомнительные.
Последняя запись в папке содержала упоминание о «полной интеграции методики ТСО в проект „Лабиринт“ с привлечением автора». И дата: следующая неделя.
Она подняла глаза на Александра, который просматривал другие документы.
– Он планирует использовать меня, – сказала она, голос невольно перешел в более низкий регистр – психофизиологическая реакция на сильный стресс. – Мою методику, мои знания. Для своих экспериментов.
– Мы не позволим этому случиться, – твердо ответил Александр, установил прямой визуальный контакт, используя технику невербального якорения для усиления воздействия сообщения. – Теперь у нас есть доказательства. Мы можем…
Сигнал тревоги прервал его. Красный свет залил кабинет, активируя примитивные реакции опасности на подкорковом уровне – мгновенный выброс адреналина, сужение периферического зрения, перераспределение кровотока к крупным мышцам.
– Черт, система защиты сработала раньше, – Александр бросился к двери. – Нам нужно уходить. Сейчас!
Они спешно собрали наиболее важные документы, запихивая их в сумку Елены. Но, выйдя в коридор, Елена чуть не столкнулась с Мариной, чьи глаза расширились при виде сумки.
– Что вы делаете? – спросила Марина, и её голос звучал иначе – жестче, холоднее, с измененным просодическим паттерном, характерным для смены доминирующего личностного состояния при диссоциативном расстройстве.
– Марина, пожалуйста, – начала Елена, но Александр оттеснил её, встав между ними – инстинктивный защитный жест, основанный на архаичных поведенческих паттернах.
– Уходи, – сказал он Марине, используя краткую директивную форму – лингвистический приём, максимизирующий вероятность подчинения в экстремальной ситуации. – Ты не видела нас.
