Видимо, находится одной в пустом доме девушке стало в тягость. До такой степени, что Барбара прекратила жизнь затворницы и, будто компенсируя предыдущие годы, стала странствовать где ни попадя. Никто не знал, куда она уходила и когда возвратится домой.
Лишь Фабрис и его работники более-менее оказались посвящены в её жизнь. Когда Барбара возвращалась домой, то, бывало, захаживала в мастерскую – понаблюдать за работой стеклодувов. Тут-то она и рассказывала про свои хождения.
Со временем, приметив порядок действий, стала помогать мастеровым; более того – ей доверяли раскладывать стёкла по тонам – у неё это хорошо получается.
Когда Барбара осталась одна, её душу спасал только лес: она плакалась ему, как живому существу; вспоминала, как они с отцом ходили по этим тропам и собирали ягоды, грибы, коренья. Так погружалась в это занятие, что казалось – отец где-то рядом, что это от его прикосновений качаются ветки, а не от ветра…
Так же и с мастерской Фабриса – можно напомнить себе о тех временах, когда она с отцом приходила в гости. Тут ей очень нравилось. И однажды поймала себя на мысли, что в душе растёт какое-то чудесное ощущение. Сначала она думала, что влюблена ни в кого-то конкретно, а в саму атмосферу, в которой можно предаться ностальгии; влюблена в то, как люди объединены общим делом. А потом поняла, что полюбила Фабриса, который, кажется, ей в отцы годится, хотя разница в возрасте десять лет.
Со временем поняли это и все остальные.
Это было что-то новое в коллективе; шутки, намёки, ожидающие реакции взгляды: ох, как эта ситуация подстегнула юмористическое творчество работяг – скучно ведь, изо дня в день – одно и то же. А тут такая неординарная ситуация.
Фабриса это совсем не радовало. Везде ему стали мерещиться насмешки; он невольно обращал внимание на двусмысленные фразы; нет-нет да и замечал лукавые искорки в глазах работников.
С юмором бы отнестись, подыграть где…
Но нет. Фабриса очень нервировала эта глупая ситуация: и то, что дурочка додумалась о любви к нему, и то, что коллеги, оказывается, относятся к нему с куда меньшим пиететом.
Конечно, и раньше мастер не питал никаких иллюзий насчет отношения к себе работников, но теперь это стало очевидным, напоказ. Впрочем, как и его чванство.
– Барбару? – удивился мастер – Как же её вам отдам, господин Аполлинер?! Она же не принадлежит мне; временами заходит в гости и помогает.
– На этот счёт ты ошибаешься. Она привязана к тебе любовью…
От этих слов мастер и смутился, и изумился одновременно.
«Надо же, кто уже знает об этой глупой истории!»
– Откуда вам известно об этом?!
– Я – алхимик, – блеснул глазами Аполлинер и самодовольно улыбнулся.
Как хорошо всё получается, когда внимаешь собеседнику, слушаешь его. И тогда он сам расскажет о своих чаяниях. Потакая, подыгрывая ему, можно легко заслужить его доверие.
– Это она ко мне привязана, но не я к ней.
– Я об этом и толкую – ма-а-ленькое усилие.
– Не понимаю, – покачал головой Фабрис.
Гость снова пристально посмотрел в глаза мастеру, будто желая удостовериться – действительно ли не понимает? Фабрис же ни с того ни с сего испытал новую волну страха.
Наконец, Аполлинер перестал буровить взглядом и промолвил:
– Приведи её к Чёрному омуту.
– К Чёрному омуту?! – с ужасом воскликнул мастер.
Это проклятое место все местные стараются обходить стороной. Каких только жутких историй ни выдумали людские суеверия про эту местность. То про призрака утопленницы, стоящей на высоком берегу; то судачат про красный свет, исходящий из глубин омута; то про животных, ни с того ни с сего кидающихся с высокого обрыва – стоит только посмотреть на чёрную воду.
